Дорогая мамуля
Шрифт:
«Не поддающаяся перевоспитанию патологическая лгунья с социопатическими склонностями. Высокий показатель умственного развития». Такова была оценка психиатра.
Ева принялась внимательно читать записи психиатра.
«Девочка очень умна и сообразительна. Любит демонстрировать свое умственное превосходство над старшими. Дисциплинированный ум, превосходно умеет принимать тот образ, который, как ей кажется, в наибольшей степени отвечает ее целям».
– Вот
«Умеет казаться послушной на протяжении определенного периода времени, но это лишь сознательная фальсификация поведения. Хотя девочка отличает добро от зла, она выбирает любой курс, который, по ее мнению, окажется для нее наиболее выгодным, поможет завоевать внимание и привилегии. Ее стремление обманывать преследует две цели. Первая: выгода. Вторая: стремление продемонстрировать свое превосходство над старшими, имеющими над ней власть, коренящееся в детстве, когда она подвергалась жестокому и пренебрежительному обращению».
– О, да, очень может быть. А может быть, ей просто нравится врать.
«Люди просто любят врать полицейским», – вспомнила Ева. У некоторых это выходило машинально, как коленный рефлекс.
Ева вывела на экран медицинскую карту. Сломанная рука, сломанный нос, гематомы, разрывы. Подбитые глаза, неоднократное сотрясение мозга. Все это, согласно отчетам – медицинским, полицейским, составленным социальными работниками, – было делом рук матери. Мать посадили, девочку передали под опеку государства, и в конце концов она попала в руки Труди.
Но все эти травмы были причинены до того, как психиатр составил свой отчет. До совершения худших правонарушений. А потом Марни Ральстон почти год прожила у Труди. В возрасте от двенадцати до тринадцати лет. Сбежала, скрывалась от властей почти два года. Попалась на угоне машины. Да-да, умная девочка.
Девочке в таком возрасте надо быть умной, изобретательной и чертовски везучей, чтобы продержаться на улицах так долго.
А когда эту умную девочку наконец взяли, ее, несмотря на оценку психиатра, поместили в другую приемную семью. Через несколько недель она сбежала и оставалась в подполье до восемнадцатилетнего возраста.
Больше она в темные дела не ввязывалась – или не попадалась, подумала Ева. Сменила несколько рабочих мест. Всюду продержалась недолго. Танцы, стриптиз, клубы, бары. А потом, если верить документам, бум!
– Нет, я в это просто не верю.
Ева вывела на разделенный экран последнюю из известных прижизненных фотографий Марни Ральстон и фотографию Заны. У Марни каштановые волосы, короткие и прямые. И у Марни был жестокий, вызывающий взгляд, как будто говоривший, что она всюду побывала, все повидала и ничем ее не удивишь. А если надо, она готова все пройти сначала.
Еве очень хотелось пригласить Янси или другого полицейского художника, но она решила поиграть
– Компьютер, увеличить глаза. Оба изображения.
Когда задание было выполнено, она отодвинулась и стала изучать. Цвет глаз почти совпадал, различия можно было объяснить случайностью, дефектом съемки или использованием косметики. А вот разрез глаз был иным. У Марни внешние уголки глаз были опущены. У Заны глаза были широко распахнутые, почти круглые.
Ева увеличила брови. У Заны – более явно выраженная дуга. Нос потоньше, чуть вздернутый.
Неужели это будет натяжкой – приписать эти перемены вмешательству хирурга-косметолога? Тщеславная женщина могла бы заказать эти легкие изменения и заплатить за них, если бы решила, что они улучшат ее внешность. И уж тем более, если бы ей понадобилось изменить внешность ради каких-то иных целей.
Но когда Ева сравнила губы, ее собственные губы изогнулись в хищной усмешке.
– Вот оно что? Тебе нравится твой ротик, да? Компьютер, провести сравнительную проверку изображений на экране. Разве это не совпадение?
Работаю… Изображения на экране полностью совпадают.
– Итак, ты изменила волосы, глаза, нос. Убрала округлость щек, но губы оставила без изменения. Прибавила несколько фунтов, – вслух сказала Ева, сверяя рост и вес. – Слегка смягчила контуры. Но изменить рост не в твоих силах.
Она записала все, как ей это представлялось, перечислила все улики в пользу своей версии. Она собиралась лично обратиться к прокурору, к судье и потребовать выдачи ордеров.
Ее телефон зазвонил, когда она спускалась по лестнице.
– Даллас. Говори быстро.
– Привет! Я вернулась. Я на месте, а вас нет. У нас был…
– Свяжись с конторой окружного прокурора, – перебила Ева жизнерадостное приветствие Пибоди. – Постарайся найти Рио, если сможешь. Она у них там сейчас считается главной звездой.
– А что…
– Мне нужна консультация. Немедленно. И пусть порекомендуют такого судью, чтоб срочно подписал пару ордеров.
– На кого? Для чего?
– На Зану Ломбард. Обыск в гостиничном номере, ее вещи. Подозрение в убийстве, подозрение в покушении на убийство. Игра начинается.
– На Зану? Но…
– Выполнять, Пибоди. – Ева схватила пальто и набросила его, проходя мимо Соммерсета. – С прокурором говорить буду я. Тебе надо войти в курс дела, я послала отчеты на твой рабочий компьютер, прочти их. Прежде всего, я должна все согласовать с майором. Я еду.
– Черт, вот всегда так: стоит мне взять день отпуска, как я пропускаю самое интересное.
– Начинай работать. Я хочу вызвать ее на допрос сегодня до обеда.
Ева отключила связь. Ее машина, как и ее пальто, уже ждала ее. В эту минуту она была так возбуждена предстоящей работой, что мысленно даже поблагодарила Соммерсета за его назойливую заботливость.