Дороги домой больше нет
Шрифт:
– Молодец. Единороги очень своевольны, даются лишь тому, кому захотят. Обычно нам с Алисой удаётся найти общий язык со всеми «подопечными», – он легко хмыкает, когда произносит это слово, – но Роза стала исключением. В таком случае мы зовём кого-то из других колдунов, но, видимо, ты ей понравилась.
– Я рада, спасибо, – спокойно отвечаю я, но не пытаюсь скрыть, что похвала пришлась мне по душе. Теперь, когда неясный порыв нежности позади, мне гораздо легче дышать и не бояться всего вокруг. Вплоть до собственных эмоций и мыслей.
Приятно сменить род деятельности и иногда погоняться за зайцами
Оказывается, животным просто так обычно не попасть на двор, ибо он защищён неким защитным кругом. Этот какой-то «волшебный барьер» не даёт всем подряд проникать, куда не следует. А ещё мне раскрывается тайна старого сарая, который на самом деле никакой не сарай.
Когда последний заяц покидает двор, Фёдор возвращается к прерванному плану с задачами на сегодня. Я снова не отстаю, потому как мне интересно, что ждёт дальше.
Мы идём по направлению к деревянному сараю близь обрыва. Многоголосый гомон режет уши, стоит только открыть дверь. И это ещё не считая страшного скрипа, с которым отодвигается в сторону дверь!
Фёдор ворчит что-то по этому поводу, но я не могу разобрать, что именно. Под моим сапогом что-то громко не то хрустит, не то трещит. Я морщу нос от бьющего в нос запаха и заставляю себя не обращать на него внимания. После яркого дневного света глаза не сразу привыкают к полутьме помещения, но к счастью, Фёдор включает свет, хлопнув в ладони.
Теперь понятно, что за шум и гам тут стоит: в клетках сидят самые разнообразные зверюшки. Начиная от уже виденных мне зайцев до… волков? Нет, не так: волков с крыльями!
Действительно, из дальнего угла на нас, не отрываясь, глядит самый настоящий, крылатый волк. Рядом с ним в клетке лежит ещё один его собрат, только без «инструментов для полёта» за спиной. Единороги ещё ладно, как-никак они едва ли не самые мифические существа, но о летающих волках я даже никогда не слышала!
Я неприкрыто таращусь на них, ведь это что-то поистине невероятное!
– Кажется, я знаю, что удивит тебя ещё больше, – загадочно улыбается Фёдор и внезапно стягивает бесформенную ткань с клетки.
Вдруг мне кажется, что клетка полыхает, но не успеваю я очнуться, как осознаю, что полыхает само существо в клетке. Небольшая, всего с мой кулачок размером и непомерно огромным хвостом птичка, по телу и перьям которой скользят если не настоящие, то до ужаса реалистичные языки пламени.
– Жар-птица. Она загорается, когда чувствует опасность, но сейчас, я думаю, просто от неожиданности. С ней надо быть осторожной, если пламя единорогов оставит лишь небольшие ожоги и пепел от одежды… – это он про что? Фёдор серьёзно хочет сказать, что попади мы под струю огня Розы, отделались бы парой ожогов, и не стали бы обуглившимися головёшками? – то жар-птица может по-настоящему сжечь. Мне она однажды едва не спалила руку, когда я по глупости перчатки не одел! – делится своей историей Фёдор и, видимо, заметив, каким я взглядом смотрю на птичку, добавляет не слишком уверенно. – А, а-эм-м, для колдунов это повреждение поправимо, но ощущения не самое приятное.
– Нет, если лишился, значит, либо всю жизнь будешь без руки, либо придётся ставить протез, – как-то «мрачно-оптимистично» отвечаю я, уже вернув себе спокойствие. Фёдор миг мнётся, а затем интересуется, что такое «протез». Приходится объяснять.
– Так как мы смотрим за заповедником, в наши обязанности входит и забота о раненых зверях, – говорит Фёдор, достаёт с чрезвычайно высокой полки перчатку и, открыв клетку с жар-птицей, аккуратно достаёт птичку. Я настороженно слежу за его действиями и недоумеваю, как огонь не спалит вмиг такую тонкую ткань. Жар-птица почти не оправдывает своего имени, пока сидит на металлическом столе и глазеет по сторонам.
Кажется, это просто птичка с ярко-огненной окраской. Честно говоря, никак не могу понять, что с ней не так, но Фёдор мне объясняет, что дело в высокой температуре огня, а точнее в её отсутствие.
Выглядит жар-птица и её огнь как обычно, но в этом и заключается сложность их разведения: очень сложно понять, когда с ней что-то не так. Эту принесли духи, которые помогают Алисе и Фёдору следить за благополучием заповедника и его животных.
Правда, я не понимаю, как всего два колдуна и несколько гномов могут следить за «огромной», – так выразились Дмитрий и Фёдор, – территорией. Сама я понятия не имею, насколько заповедник велик.
Когда переваливает за полдень, колдун решает сделать перерыв. У меня возражений нет, поэтому мы отправляемся домой. Опять утопая в грязи, бредём к избушке. За то время, пока мы сидели в сарае, начался дождь, который сейчас поливает как из ведра.
Бр-р-р, грязно, а теперь ещё мокро и холодно. Грязь под дождём снова «оживает».
– Алиса не обрадуется… – перед самой дверью бормочет Фёдор, оглядывая себя и меня. Подумав немного, я повторяю его действие.
Моя мама бы пришла в ужас, увидев нас! И ладно бы мы просто промокли под дождём, нет, на нас чистого места не найдёшь. А сейчас мы стоим на крыльце и поливаем грязью ступеньки.
И вот мы, такие «герои», заваливаемся на порог, невольно и сильно пугая брата с сестрой.
Алиса даже от неожиданности роняет кота, которого до этого держала на руках и гладила. Кот с пронзительным визгом приземляется на лапы и скрывается где-то в гостиной. Тимка таращится на нас ещё с большим удивлением, чем раньше, впрочем, в его взгляде по-прежнему легко читается восхищение.
– Привет. Не представляете, какое свинство на улице! Вы хоть когда-нибудь о «канавах» слышали? – интересуюсь я нисколько не ворчливым тоном. Просто спрашиваю.
– Роза буянила, – объясняет наш внешний вид Фёдор. Я не добавляю, что нам пришлось ещё за зайцами побегать, ибо колдун просил меня не рассказывать об этом никому. Полагаю, он что-то сделал или, наоборот, не сделал, из-за чего зайцы и оказались на территории. Подумав, Фёдор ещё добавляет. – Анна молодец! Достойный нам помощник!
При этих словах он хлопает меня по плечу. И это – ошибка.
Грязь летит куда угодно: на стены, ковёр в коридоре, на пол, на Алису с Тимкой. Колдунья бледнеет, но не издаёт ни звука; Тимка, бросив опасливый взгляд на сестру, спешит убраться из коридора.