Дороги домой больше нет
Шрифт:
Мне ли говорить, что времени ни на что не хватает? «Заняться нечем» – хотела бы так сказать, но не скажу, потому что это тоже не правда. Я всё же не безнадёжна – учёбу пока не бросила, как и спортивную секцию, злейших врагов не нажила, с алкоголем и наркотиками не связалась… так что да, я вполне удачный представить нашего поколения.
Этот парень не так прост? Но я в этом не уверенна, хотя не могу объяснить самой себе почему вообще задаюсь таким вопросом…
– Кошечкина, если вам настолько скучно, чтобы рисовать каракули, а не слушать меня на моём
И нет, я не рисую, а делаю домашнее задания по литературе, которая у нас шла первым уроков; мне же надо чем-то заниматься, если на уроках учиться не получается. Вот и сижу я, слушаю музыку, пишу сочинение и пытаюсь не отвлекаться.
Сейчас мы проходим Отечественную войну 1812-ого года, а я опять не слушаю. Я прочитала этот параграф первый раз сразу после выдачи учебника и второй раз вчера вечером. Так, чтобы «освежить» информацию.
– Причин было несколько. Во-первых, когда Наполеон только стал правителем, он пользовался поддержкой самых разных слоёв населения: начиная от буржуазии до батраков. Этому в немалой степени поспособствовало развитие экономики, успешные войны и возможность сделать карьеру в военном деле, ведь многие полководцы французской армии были выходцами из простого народа. Войны позволили… – я отвечаю ровным голосом, без какой-либо интонации.
– Довольно, можешь садиться, – поджав губы, велит женщина, и я послушно сажусь обратно.
Мгновенно стираю с лица хоть намёк на самодовольство, так как прекрасно понимаю причину недовольства учительницы: я почти процитировала первые несколько предложений абзаца.
Мои родители ненавидят внимание, и особенно, когда его привлекаю я, даже на уроках советуют не высовываться. К сожалению, мысль, что по неведомым причинам они запрещают мне делать как раз то, что я люблю, приходит слишком часто!
Вновь одеваю наушники, ибо только они помогают отвлечься от воплей моих одноклассников, которые не дают мне сосредоточиться на тексте перед глазами. Да, я знаю, что у нас сейчас история, но эту тему мы уже прошли на прошлом уроке с нашей «обычной» учительницей, но эту никто не потрудился «поставить в известность о сём печальном факте!», поэтому сейчас никто не утруждает себя повторным конспектами.
Но после своего ответа я слышу тихие недовольные перешёптывания позади себя. И меня они точно не хвалят. Да какая разница, что там кто говорит про меня?
На улице моросящий дождь, и это не особо радует и без того невесёлую меня: будто бы мало плохого зрения и необходимости носить очки, так капли воды на стекле сильно затрудняют обзор/так ещё и капли воды неторопливо текут по стеклу и нервирую меня, не давая увидеть что-либо дальше своего носа.
С того дня, когда я впервые увидела странного, испуганного мальчишку в чрезмерно большой куртке года на два-три
Сегодня я всматриваюсь в лица прохожих с ещё большим интересом, чем последние несколько дней: подумала, что дело может быть во времени, так как сегодня среда, и я на том же месте в полвторого, поэтому… Знаю, знаю, звучит глупо, но я слишком устала от «дня сурка», поэтому отчаянно готова цепляться за любую возможность хоть как-то разнообразить жизнь до последнего.
Наконец-то загорается зелёный, и я удивительно быстрым шагом первой из восьмёрки людей на пешеходном переходе отправляюсь на другую сторону.
У меня в голове слабая надежда, что настанет миг, может, даже прямо сейчас, и произойдёт что-то, что избавит меня от этого серого существования. Что-то, что привнесёт в мою жизнь новых красок, которых сама я найти уже не в силах. В моей душе ещё теплится огонёк, который не затухнет никогда, ибо вера – моя жизнь, надежда и смысл. По-другому я не могу, если вера умрёт, то и тот слабый смысл умрёт. А какая жизнь без смысла? Говорят, надежда умирает последней, но это не так… Чувство юмора умирает последним!
Я снова рассматриваю вывеску над одной из дверей старого дома, что исправно поднимает мне настроение каждый день по дороге со школы вот уже три года. Сейчас я не могу точно разобрать буквы из-за дождя, но там написано всего одно слово «Икар». Вот только «Икар» – название авиационный страховой компании!
Привычно повернув голову направо, едва прибавляю шаг и вновь гляжу на вывеску. Забавно. И тут перед собой, на другой стороне дороги, снова вижу того мальчика, и сегодня я понимаю, что смотрит он на меня. И когда он подбегает совсем близко, я отмечаю у парня офигенные голубые глаза!
Он срывается с места, и в следующий миг я следую его примеру. Только он бежит в мою сторону, а я – от него (от парня с офигенными голубыми глазами, которые настолько нереально выглядят, что я практически не сомневаюсь: он в линзах).
– Аня! Аня, подожди! – Он знает моё имя. Откуда? Откуда?!
Мы не знакомы – точно! Мальчик красивый, и я бы запомнила, если б видела его раньше, хотя бы только из-за этого. Он как фотомодель, только… в нём больше естественности? Не знаю, как это описать. Но я его не помню, никогда не видела и не знаю, а он знает меня. Или, по крайней мере, моё имя.
Что ему от меня надо? С каждой секундой желание остановиться растёт, но для начала стоит подумать о том, чтобы оказаться в окружении людей – там я буду чувствовать себя более защищённой и буду уверена, что меня не тронут.
Я почти обгоняю женщину в деловом костюме, как внезапно кто-то хватает меня за руку. Не успела!
Едва успеваю заметить лицо того самого мальчишки с офигенными голубыми глазами. И меня будто бы отрывает от земли вверх, знаете, как на аттракционе «свободное падение». Последнее, что я успеваю заметить: до ужаса перепуганное лицо того парня. А дальше…