Дороги джунглей

Шапошникова Людмила Васильевна

— Я попрошу у Даги развод, и мы станем мужем и женой.

Но Курма помрачнел:

— Мне нечем уплатить выкуп за тебя моему брату, — с трудом выдавил он. — Но я поговорю с Дагой, может быть, что-нибудь решим.

Однако разговор Курма откладывал со дня на день, с недели на неделю, с года на год. А потом случилось несчастье. Дага ушел на охоту и не возвращался целый день. А ночью, таясь ото всех, он приполз окровавленный в деревню и потерял сознание на пороге своей хижины. Дагу ранил тигр. Никто не должен был видеть этого и никто не должен был знать, иначе позор падет на все семейство Даги. К утру он умер от потери крови. В деревне

так и не узнали, что виновником смерти был тигр.

Через год Джанмутти стала женой Курмы, и на этот раз вполне добровольно отправилась в Камбеси. Но Курма был беден, а у Джанмутти кроме собственных рук тоже ничего не было. И опять Джанмутти стала носить фрукты других кхондов в долину. Со временем вождь Камбеси выделил им небольшой участок земли.

— Так мы с Курмой и состарились в Камбеси, — вздыхает Джанмутти. — Дети мои выросли и стали совсем взрослыми. У старшего сына теперь свои дети, да и у дочерей тоже. Дети и я за многие годы стали чужими друг другу. Они ведь дети Раины.

Но затаенная боль, зазвучавшая в голосе, выдала Джанмутти. Тонкий солнечный лучик постепенно расширился и осветил ее. Видимо, солнце уже клонилось к горизонту. Я отчетливо увидела перед собой глаза старой женщины. Глаза человека, много страдавшего и много думавшего.

— Ну, вот и вся моя история, — улыбается Джанмутти.

— Э, нет, мать, это еще не все, — говорит Патнаик. — Ты ведь у нас женский вождь. Расскажи-ка! — подзадоривает он ее.

— Я и не знаю, о чем рассказывать. Вот когда к нам пришел Патнаик, он принес с собой Схему. И стал бороться с домбами, которые нас грабят. Я долго думала о том, что Патнаик делает доброе дело для всех кхондов и что ему надо помочь. И пошла к нему.

— Нет, вы понимаете, — горячился Патнаик, — она самая первая пришла ко мне и спросила, чем мне помочь. Ну, я иронически к ней отнесся, смотрю старушонка, в чем душа держится, глаза, правда, умные. Но решил рискнуть, все равно, кроме нее, никого тогда не было. И что бы вы думали? Она организовала мне в помощь женщин семнадцати деревень. Вот вам и старушонка! Мне тогда даже стыдно стало.

— Джанмутти, а как это тебе удалось сделать? — спрашиваю я ее.

Она смотрит на меня долгим мудрым взглядом.

— Это не трудно. Человек, который много страдал, знает, что надо людям, и умеет с ними говорить.

— Ну, что? — как мальчишка, радуется Патнаик. — Здорово сказано, да? А говорят, кхонды примитивные люди. А вы их послушайте!

И я слушаю. Ибо у каждого из них своя история, свое лицо, свой неповторимый характер…

БУДЕМ ТАНЦЕВАТЬ ЗА ПАЛЬТО

Поздними вечерами, когда деревня Курли уже засыпает, я сижу в нашей хижине и пишу. Каждый день приносит массу материала. Патнаик раздобыл где-то керосиновую лампу с разбитым стеклом. Я подозреваю, что он посылал за ней в Биссемкатак. Лампа коптит, огонек, колеблемый ветром, мечется из стороны в сторону. Но чтобы писать, света достаточно. Вокруг лампы вьются москиты и еще какие-то ночные насекомые. Москиты здесь, в горах Неомгири, агрессивные и очень кусачие. На месте их укусов образуются болезненные затвердения, а потом язвы. Все это доставляет массу неприятностей, и я лечу эти язвы мазью от насморка. Никаких других лекарств или мазей ни у меня, ни у жителей Курли нет. Как ни странно, но мазь от насморка помогает.

Я протягиваю ноги к горящему на земляном полу костру. Так все-таки теплее. До моего слуха доносится

тихая вибрирующая мелодия. Она так слаба и хрупка, эта странная музыка, что, когда налетает очередной порыв ветра, она исчезает и потом снова возвращается, как вздох или шелест листьев. Я знаю, что это Джангили. Он играет на гони.

— Джангили! — зову я.

Музыка замолкает. У самого порога хижины Джангили смущенно шмыгает носом.

— Что ты стоишь? Входи.

Джангили входит, садится на корточки у костра и снова начинает играть на своем удивительном инструменте. Гони длиной не более шести-семи сантиметров. У него форма вытянутого треугольника. Основа металлическая. Вдоль треугольника идет тонкая струна, припаянная к его основанию.

На указательном пальце Джангили широкое кольцо с шариком. Гони зажимают между губами и шариком касаются единственной струны. На гони надо уметь играть, и Джангили делает это виртуозно. Каждый раз я поражаюсь тому, как он умудряется с помощью этой единственной струны-волоска передать все богатство оттенков сложной мелодии. Сейчас звучит какой-то очень грустный мотив.

— Джангили, — говорю я, — дай мне на минутку гони. Он протягивает мне инструмент. Я пытаюсь нарисовать его в моей записной книжке. В это время в хижину всовываются три тщательно причесанные и всячески изукрашенные головы. Это — Катра, Дауру и Мидру. Все четверо — неразлучные друзья. Они тоже рассаживаются вокруг костра и смотрят, как я рисую гони. Особенного удивления это у них не вызывает. Более того, они делают критические замечания, уточняют рисунок в самых мелких его деталях и замечают малейшую неправильность. И я еще раз убеждаюсь, что кхонды — народ крайне наблюдательный. Вдруг Джангили приходит в голову совершенно блестящая мысль.

— Мамуни, — предлагает он, — давай меняться.

Я начинаю судорожно соображать, что я могу дать взамен гони. Одежда? Она вся на мне. Остальное — самое необходимое: записные книжки, ручки, фотоаппарат, пленки. Вот, кажется, и все.

— Хочешь деньги? — спрашиваю я.

— Нет. Что я буду с ними делать? Ты мне что-нибудь дай.

Я вспоминаю о гребешке. Я знаю, что Джангили большой франт и очень следит за своей прической.

— Вот, — говорю я, — гребешок. Но он у меня один. Я тебе дам половину.

— Хорошо, — соглашается Джангили. — Да, вот еще пачка сигарет. Хочешь?

— Хочу.

Джангили берет половину гребня и втыкает его в свой пышный пучок. Остальные качают головами и одобрительно прищелкивают языками. Джангили угощает всех сигаретами. Но теперь Катра, Дауру и Мидру тоже хотят меняться. Дауру снял свои серьги и кольцо и положил передо мной.

— Что дашь? — спросил он деловито.

Я порылась в карманах и нашла лишний автоматический карандаш. Он был двухцветный.

— Возьми это.

Дауру осторожно берет карандаш, и все начинают его рассматривать. Я показываю, как им надо пользоваться. Урок усвоен очень быстро. На листке, вырванном из моей записной книжки, Дауру рисует какие-то замысловатые загогулины. Загогулины синие и загогулины красные. То, что карандаш двухцветный, поражает его воображение надолго. Затем карандаш переходит к Катре. Он рисует синие горы, а над ними — красное солнце. Художник очень старается и помогает себе языком. Его награждают восхищенными возгласами. Каждый хочет иметь рисунок, и кончается тем, что его нечаянно разрывают. Это происходит так неожиданно, что все сразу замолкают и растерянно уставляются друг на друга.