Дороги вглубь
Шрифт:
Глава десятая
Почти целый день Крымов переделывал чертежи своей машины. Несмотря на данное Ермолову обещание не рвать больше чертежей, Олег Николаевич все же не удержался и уничтожил еще один. Только после этого, свободно вздохнув, он вооружился карандашом и линейкой.
Время бежало быстро. Крымов работал с увлечением, едва успевая заносить на бумагу новые мысли и технические решения, нахлынувшие на него с неожиданной силой. Он не заметил, как стало темнеть и сумерки постепенно начали наполнять его маленькую комнату. Громкий стук в дверь,
– Я к вам на минутку...
– проговорил вошедший, глядя прямо перед собой.
Олег Николаевич приготовился выслушать какое-нибудь неприятное сообщение.
– Дело вот в чем.
– Петр Антонович остановился посреди комнаты и вынул из бокового кармана логарифмическую линейку.
– Если вы намерены взять для разрыхления породы резцы с отрицательным углом атаки, то как же вы думаете обойтись без дополнительных лопастей?
Крымов молчал. Оба стояли друг против друга.
Быстро работала логарифмическая линейка в руках Петра Антоновича. Он обстоятельно, словно читая лекцию, говорил о своих исследованиях в области бурения земли. Они еще не опубликованы, инженер Крымов может не знать о их существовании. А знать ему нужно.
Неожиданно простившись, Трубнин ушел. "
Зачем он приходил?
– думал Олег Николаевич.
– Сообщить о наблюдениях над разрыхлением породы он мог бы и на работе... Кстати, они не нужны мне для той части шахтного бура, над которой я работаю. Странно... Однако все это надо учесть при проектировании подземной машины!"
Между тем Петр Антонович, выйдя из парадного и сделав несколько шагов по направлению к парку, повстречался с Зоей Владимировной.
– Странные вещи иногда происходят!
– говорил он, почти не глядя на Семенову.
– Резцы с отрицательным углом атаки - явление очень известное... А представьте себе, начал я сегодня думать и пришел к заключению, что если снабдить их дополнительными лопастями...
Дальше следовало подробное объяснение.
– Петр Антонович! Ведь это обстоятельство можно использовать и в машине Крымова!
– проговорила Зоя Владимировна, взглянув на Трубнина.
– В машине Крымова? Да, да... Я уже думал. Кстати, я только что был у него! Я же непосредственный начальник Олега Николаевича, и должен был осведомиться о состоянии его здоровья! Он ведь не приходил на работу.
– Ну, и как он себя чувствует?
– По-моему, неплохо. Мы с ним подробно поговорили относительно резцов с отрицательным углом атаки. Я ему высказал свои соображения...
– Этим вопросом Крымову придется заниматься при постройке шахтного бура?
– Нет, что вы!
– удивился Петр Антонович.
– Крымов у меня на совершенно другом участке и к резцам никакого отношения не имеет.
– Все ясно!
– радостно произнесла Семенова.
– Я с вами прощусь и побегу. У меня срочное дело.
Трубнин с недоумением посмотрел вслед Зое Владимировне, не поняв, чему она так обрадовалась.
Вскоре
Он расположился, как дома, не обращая внимания на недовольство хозяина.
– Я работаю...
– попробовал было объяснить Олег Николаевич.
– Знаю!
– весело воскликнул Костя.
– И обед пропустили... Все знаю. Сейчас и обед и ужин сюда принесут сразу.
– Зачем? Я не просил.
– Нельзя, Олег Николаевич! По фронтовому уставу не положено... Регулярное принятие пищи есть одно из основных условий поддержания боеспособности, шутил Уточкин.
– А если боец попал на вражескую территорию?
– Это другое дело. А тут кругом наши...
– Не все, Костя...
– Не вижу противника.
– Вы не видите, а я вижу, - ответил Крымов, думая о том, что избавиться от Кости ему уже не удастся.
Этот добродушный и немного забавный юноша был в институте первым человеком, к которому он почувствовал расположение. Олегу Николаевичу захотелось поговорить с ним откровенно.
– Директор, неизвестно почему, отнесся к моему проекту очень холодно, начал он.
– Неверно...
– Мой непосредственный начальник инженер Трубнин проявляет к нему полное равнодушие.
– Это еще неизвестно...
– Единственный человек, который меня понял, - инженер Цесарский.
– Опять неверно...
– Это почему же?
– Цесарский ко всему относится с восторгом...
В дверь постучали, и в комнату, извиняясь на все лады, вошел конструктор Катушкин.
– Олег Николаевич! Простите меня, что вошел к вам без спроса, - говорил он, отмахиваясь шляпой от радостно встречавшей его собаки.
– Ваше выступление вчера произвело на всех сильное впечатление... Это так замечательно! Можно присесть?
Катушкин, захлебываясь, стал рассказывать, что он слышал от различных людей о вчерашнем литературном вечере. По его рассказу, выходило так, что литературного вечера и не предполагали делать, а все собрались для того, чтобы участвовать в диспуте о романтике в технике.
В комнату вошла официантка столовой, и голодный Крымов, слушая Катушкина, принялся уничтожать принесенный обед.
– Умное животное!
– восторгался конструктор, наблюдая за собакой, грызущей кости, которые ей бросил Крымов.
– Понимаете, Олег Николаевич, я как-то заметил, что она разбирается в поэзии! Давайте попробуем...
Он поднялся во весь свой высокий рост и начал читать стихотворение Надсона.
Собака продолжала молча грызть кость.
– Теперь прочту свое!
– проговорил поэт, прервав чтение.
То ли от того, что он начал читать свое стихотворение еще громче, или по другой причине, но собака неожиданно оскалила зубы и глухо заворчала.
– Вот видите, - печально сказал конструктор, прекратив чтение, разбирается!
Олег Николаевич понял, что Катушкин старается его развеселить. "