Дороги вглубь
Шрифт:
Раздались бурные аплодисменты и громкие возгласы: "Правильно! Совершенно верно!"
Побледневший Модест Никандрович, стараясь никого не задеть, стал пробираться к тому месту, где находился прибор. Подойдя к нему, он принялся рассматривать поблескивающие никелем ручки управления, затем так же молча направился к выходным дверям. Среди напряженной тишины был отчетливо слышен шум удаляющихся шагов.
– Модест Никандрович, куда вы?..
– озабоченно произнес директор. Обижаться не следует, люди все свои...
– Я не обиделся, товарищи...
–
– Все, что тут говорилось, - это правильно... Я прошу собрание разрешить мне уйти... Мне необходимо подумать, проверить одну вещь...
Никто ему не ответил.
Тихонько скрипнула дверь. Ее прикрыл за собой покинувший совещание Модест Никандрович.
Со своих мест поднялись Уточкин и Горшков. Они оставили зал, чтобы проводить инженера.
Вот, наконец, рабочий кабинет. Все как будто на своем месте: широкий письменный стол, заваленный книгами и чертежами, удобное кожаное кресло, на стенах те же картины и фотографии!
– Судить... судить...
– тихо шепчут губы Цесарского.
Он опускается в кресло.
Блуждающий взор Модеста Никандровича останавливается на ярком пятне, резко выделяющемся на письменном столе. Это блестящая обложка заграничного журнала. В нем дан перевод его статьи об измерителе напряженности поля ультразвуковых волн.
Модест Никандрович начинает перелистывать журнал.
Вот его статья. Инженер углубляется в чтение. Но через несколько минут он дрожащей рукой лезет в боковой карман пиджака за самопишущей ручкой, потом с ожесточением подчеркивает строчку. Но чернила не хотят ложиться на глянцевую бумагу. Напрасно Модест Никандрович встряхивает ручку и снова пытается провести линию.
– У-уу... черт!
– громко вскрикивает он и со всего размаха запускает ручкой в противоположную стену.
– Вот оно что... Вот оно что... Негодяи!
Его руки трясутся, лицо становится красным. Он вскакивает, с грохотом отодвигая кресло. Подбегает к стене, увешанной фотографиями. Судорожно вцепившись руками в дубовую раму одного из снимков, срывает его с гвоздя: это фотография иностранного ученого, в свое время обворожившего Цесарского.
Приблизив фотографию к лицу, Модест Никандрович начинает вспоминать все подробности разговора. "Очень жаль, - говорил гость, - что я не могу расспросить вас обо всем. Это может нарушить интересы вашей фирмы. Будем говорить о мелочах..."
И вот он, Цесарский, подстрекаемый желанием похвастаться, без удержу болтал о разных "мелочах", которые сами по себе, конечно, не выдавали тайны изобретения, но... Инженер лишь теперь сообразил: если соединить эти мелочи со сведениями, опубликованными в статье, тайна изобретения перестанет быть тайной.
Вот почему прибывший из-за границы прибор является точной копией его собственного.
– Судить!
– придя в ярость закричал инженер.
– Меня следует судить, судить!..
Комната наполнилась звоном разбитого стекла. Это полетела на пол фотография. Послышался шум опрокидываемого кресла. В воздухе закружились в диком
Цесарский рвал в мелкие клочья заграничный журнал.
– Судить... судить... судить!
– продолжал кричать Модест Никандрович, когда его, трясущегося в нервном ознобе, укладывали в постель.
Глава восьмая
К Панферычу, сидевшему на лавочке у проходной, подошел профессор Толмазов.
– Скажите, вы местный житель?
– обратился он к нему.
– Да.
– Мне нужно с вами посоветоваться.
– Пожалуйста! Наверное, вас кто-нибудь ко мне направил?..
– Нет, никто не направлял - сам решил обратиться. Я профессор палеонтологии. Палеонтология - это наука, посвященная исследованию остатков животного и растительного мира, существовавшего на земле много миллионов лет назад. У меня к вам такая просьба. Мне нужен крот... Быть может, вы знаете мальчика, который согласился бы помочь мне поймать его в поле...
– Крот вам нужен для научной цели?
– спросил Панферыч.
– Для научной.
– Ну, тогда никаких разговоров быть не может, - важно произнес он, вынимая из кармана трубку.
– Как придет смена, так сразу и отправлюсь. Хотите, пойдемте вместе.
Спустя некоторое время по лесной тропинке, рассуждая о науке, шли Панферыч и Толмазов, вооруженные лопатами.
Неожиданно их внимание было привлечено громким разговором, доносившимся из лесу.
– Я спрашиваю: нормальны наши отношения или не нормальны?.. Чего вы молчите?
– послышался голос девушки.
– Не нормальны, - смущенно ответил юноша.
– Так до каких пор это будет продолжаться?! Я не желаю больше мириться с такими взаимоотношениями.
В это время Толмазов и Панферыч вышли на полянку. Они увидели Наташу и Костю, сидящих к ним спиной.
– Тут какая-то ссора, - промолвил профессор.
– Дело, видно, интимное... Уйдемте потихоньку, чтобы они не заметили нас.
Оба стали пробираться, стараясь не шуметь, на боковую тропинку.
– Вы должны воздействовать на сотрудников вашей лаборатории, - горячилась девушка.
– Соревнование у них подменяется духом соперничества. На каком основании, например, Катушкин сказал, что у шахтного бура при скорости, с которой испытывалась лодка, резцы тоже затупятся?
– Основание у него было: ведь резцы у бура и лодки одинаковые. Это ваш Трубнин посоветовал нам поставить такие...
– Вы, наверно, их неправильно установили. Не мог Трубнин дать вам плохой совет.
– Ох и народ! Даже в лесу спорят!
– проговорил Панферыч, когда они отдалились на значительное расстояние.
– Вот так, товарищ профессор, всегда. Как сойдутся два сотрудника - один из лаборатории Крымова, другой из лаборатории Трубнина, - так и начинается... А начальники не спорят; говорят, даже помогают друг другу. Да и сотрудники тоже помогают друг другу в работе, только больно часто спорят. Один говорит: "Без нашей машины никак не обойтись", а другой: "Да, конечно, но от нашей будет больше пользы". И так все время.