Дороги, вытканные ветром
Шрифт:
– Хорошая погода, верно? – Лидия отставила чашечку, сцепила руки под подбородком, внимательно глядя на меня.
«Удивительная погода» – захотелось ответить мне. Облачная жара, шелковистым коконом обволакивающая тело, размывающая границу между сознанием и окружающим миром. День, который хочется растянуть на века. За который не знаешь, кого благодарить и чем расплачиваться
– Да, неплохая. – Чайник вскипел и стрельнул кнопкой. Глупая человеческая привычка, беседовать одновременно на двух языках – слов и мыслей. Первый по большей части лжет, а второй мало кому слышен.
Лидия Мироновна прищурилась, словно двойной диалог был ей не в новинку:
– Тебя тоже влекут дороги, вытканные ветром, верно?
Я отмолчалась, застигнутая врасплох. Изобразила сочувственную улыбку – дескать, уважение к возрасту преобладает над здравым смыслом. Но Лидия Мироновна, ничуть не смутившись, задорно мне подмигнула – мол, не притворяйся, деточка, уж я-то тебя насквозь вижу. По-свойски придвинула вазочку с конфетами, отобрала пять штук, выложила рядком возле чашки. Хорошо. Не люблю потчевать. Гость на то и гость, чтобы искать пропитание самостоятельно – знал, куда и на что шел.
Золотистый фантик зашуршал и смялся.
«Возраст дается человеку при рождении. Стареет лишь тело. Поэтому не стоит обращать внимание на морщины и цвет волос. Не лгут только глаза».
«Мало кому нравится прямой взгляд».
«А много кто на него осмеливается?».
Мы молчали, наслаждаясь ароматным чаем. Лепестки жасмина развернулись на дне чашечки, просветлели.
– Чудесный чай.
– Жаль, не было времени настоять его получше. – Я хотела выплюнуть лепесток, но передумала и проглотила. Горький.
«Люди считают время бесконечной рекой, в которую нельзя войти дважды».
«А это не так?»
«Берега неизменны. А вода везде одинакова».
«Но она безостановочно увлекает нас за собой».
«А что мешает тебе идти против течения?»
«Я не умею плавать»
«Глупости».
– Удивительно. Жасмин пахнет совсем как живой – и в то же время чуть-чуть иначе. Быть может, мы узнаём его настоящий аромат только в зеленом чае?
– Говорят, качественный чай не смешивается, а сушится рядом с травами.
– Мало вобрать чужой аромат. – Она развернула вторую конфетку. – Без внутреннего источника он развеется с той же легкостью.
«Представь, что ты идешь по берегу реки – и вдруг слышишь отчаянный крик, замечаешь тонущего человека. Что ты будешь делать?»
«Не знаю».
«Не бросишься спасать?».
«А вдруг я утону вместе с ним?».
«Ну, утонуть можно и на берегу».
«Не знаю. Сначала я должна услышать крик».
«Он не утихает ни на мгновение».
– 1935 год, Северный Ледовитый океан, – задумчиво начала она, глядя в опустевшую чашечку, словно читая судьбу по чайно-жасминным узорам. – Корабль, искореженный льдами. Сто восемьдесят человек, отнесенных ураганом от намеченного курса. Льды не смыкаются, но и не выпускают корабль, не давая людям его покинуть. Провизия осталась в полузатопленном трюме. Вода медленно крадется вверх по стальным переборкам. Семь сантиметров в час. Полтора метра в сутки. Над кораблем второй день бушует пурга, самолеты не могут отыскать место трагедии и забрать пассажиров или хотя бы сбросить
– И никакой надежды? – Я спросила – и тут же пожалела, настолько фальшиво прозвучали ненужные слова.
– Все упирается во время, деточка, – задумчиво сказала она, глядя на стену поверх моего плеча, – все упирается во время.
Я не успела проследить за ее взглядом – мир раскололся надвое, увлекая за собой Лидию.
По ледяной равнине катился снежный ураган, клочьями перетекая через черный неподвижный холм корабля. Ветер с надсадным ревом хлестал и царапал обшивку. К заснеженным веночкам иллюминаторов прильнули бледные, изможденные лица. Раскрыв рты, они смотрели на маленькую фигурку в светлом летнем платье, согнувшуюся перед носом корабля. Лед скалился черными трещинами, облизывался соленой водой, лязгал острыми кромками.
Лидия прижала руки к груди, склонила голову, и небо беспокойно зашевелилось, ускоряя облачный бег. Пурга встала белой стеной, поглотившей звуки, а затем резко просветлела, осыпалась редкими снежинками, вызолоченными солнцем.
И мне показалось, что я могу пощупать время, как воздух, когда он становится ветром.
«То, что люди называют смертью, всего лишь излучина реки, очередной поворот бесконечной дороги. По-настоящему мы умираем от невысказанных слов, несбывшихся желаний, обманутых надежд. Не отданных долгов и не принятых даров. Равнодушия, предательства и одиночества, источенные памятью и совестью».
«Большинство людей от этого не умирают».
«Они и не живут».
И тут льдина под ней перевернулась.
Мы снова сидели за столом. Она была мокрая – с ног до головы. И не просто мокрая – в складках платья медленно таял снег, лицо побелело от холода, негнущиеся пальцы мелко дрожали. Скрипнула дверь, вбежал сосед, с ненужным совком в руке, полным ломаной штукатурки. Отбросил, не глядя – над раскатившимися крошками взметнулась дымная волна, медленно поползла по кухне. Подхватил жену на руки, прижал к груди.
– Лидочка! Лидочка, милая, ну я же просил!
– Прости, Макс, – с трудом выговорила она, лязгая зубами, – но я не смогла удержаться… там же были люди… женщины, дети…
Она успела коснуться моего плеча на прощание, и я снова увидела неугомонный огонек.
– Я захватила их на обратном пути… – прошептала Лидия, – …провела сквозь время… теперь они успеют…
Муж не дал ей договорить, перехватил поудобнее и понес прочь из кухни. Слышно было, как он торопливо поднимается по лестнице, хлопает входной дверью.
Я наконец обернулась, вспомнив скользнувший над плечом взгляд. Настенные часы стояли, широкий циферблат пересекала неровная продольная трещина; обе стрелки уперлись в нее с левой стороны, словно перед поломкой часы шли в обратном направлении. Я сняла их, повертела в руках. Отодвинула пластиковую панель. Механизма не было – только горсть серой пыли в пустой коробке.
Не знаю, зачем, но я подкрутила стрелки и вернула часы на стену. Вылила в раковину позабытый чай, сполоснула шоколадные чашки.