Дороги. Часть первая.
Шрифт:
Это была цитата из Мейлора, собственно — целое маленькое стихотворение.
Ночь кончена.(1)
Луна мертва.
Я в комнате один,
Я сдавлен тишиной.
Я должен снова жить.
Я должен побеждать.
Слепой.
Герой.
Эффект
Что происходит? Страх остался. Почему меня арестовали? Я... работала на фабрике. Это я помню. Что я сделала плохого? Может, из-за Жеррис? Да нет, ерунда, поцапались. Нет, что-то было... наверное, что-то было. Но я ничего не помню.
Ильгет даже попыталась припомнить — честно. Почему-то очень хотелось вспомнить, что случилось, из-за чего она здесь. Помнился какой-то человек, очень хороший, милый, какая-то тень, рука, прядь волос, больше Ильгет не знала ничего. Из-за него она здесь? Наверное.
Пита. Это я помню. Муж. Сегодня мы с ним поссорились. В последнее время мы ссоримся очень часто, и он доходит даже до рукоприкладства. А сегодня он сказал, что разводится со мной. Свекровь. Помню. Мама. Школа, подружки, собака. Помню — Норку помню прекрасно. Университет. Беременность, смерть ребенка. Фабрика. Больше ничего не было. Ничего — абсолютно.
Зачем я здесь, за что?
Дверь открылась.
— Выходи. К стене, руки за спину.
Боже мой, как все страшно-то. Как будто я преступник, убийца, как будто я способна вот сейчас развернуться, дать охраннику по шее и бежать. Ладно... Я думала, что для женщин есть специальная тюрьма, где и охранники — женщины. Да и за что вообще меня — в тюрьму?
Быстро у них, однако...
Ильгет обыскали в каком-то кабинете. Этим занимались две женщины, тоже в обычной черной форме Народной Системы. Крестик с шеи сняли и убрали куда-то. После обыска и занесения в компьютер обычных биографических сведений Ильгет снова повели куда-то по коридору.
Она решила, что обратно в камеру. То ли она читала где-то о таком, то ли слышала. Почему-то думалось, что конечно, ее должны привести на какой-нибудь допрос, ну по крайней мере, объяснить, за что ее арестовали, но это не так сразу произойдет, сначала ее несколько часов, а может, несколько дней подержат в камере...
– Расскажите нам, Эйтлин, как предавать Родину.
Я предала Родину? Может быть — ничего не помню.
За что я здесь вообще?
Операционный стол, ремни — не пошевельнуться, даже голову не повернуть, яркий свет бестеневой лампы — в глаза. Но ведь это не больница, и я здорова, если не считать того, что ничего не помню. Что они со мной хотят сделать?
— Вспомни. Позавчера утром, на автобусной остановке. Тебе передали коробку. Вспоминай.
— Не знаю... какую коробку?
Никаких имен не помню, ничего. Задания? О чем вы? Я просто работаю на этой фабрике. Правда — я ничего не помню.
Затягивают жгут на руке, вводят катетер. Капельница.
— Мы
Лекарство медленно поступает в вену. Тошнотворно, кружится голова.
Как-то очень весело и легко становится. Хочется поделиться, ну в самом деле, что вы ко мне привязались? Я на самом деле не помню ничего. Может быть. Вполне возможно — я ничего не знаю.
— У нее психоблокировка.
— Ничего, снимем...
... Вы знаете, так тяжело работать, и ездить так далеко. Но в городе работы сейчас не найти. Автобусы ходят ужасно нерегулярно, на остановке по часу иной раз стоишь, продрогнешь, а сама по себе работа...
— Заткнись!
Удар по щеке отрезвил Ильгет. Она замолчала.
— Отвечай быстро — ты получила металлическую коробку?
Думай... попробуй сообразить. Что же происходит? За что он ударил меня? Я работала на фабрике... сагоны.
Ярна заражена сагонами. Это очень опасно. Эти люди — синги, они работают на сагонов. И наверное, я как-то участвовала в войне против них. Я не помню этого. Психоблокировка — а это что означает?
Враги. Господи, ужас какой... что же теперь со мной будет? Ведь я же не солдат на самом деле. Я боюсь... очень боюсь. Наверное, на все это я решилась добровольно.
— Нет, я не помню ничего.
В детстве Ильгет любила лазить с девчонками на высокую чуть подгнившую крышу старого сарая. В саду воровали ранетки — дикие осенние яблоки — потом лезли на крышу, и делили их на всех. Ильгет было одиннадцать лет. Однажды они забрались с Нелой на крышу вдвоем. Даже яблок у них не было, просто хотели поиграть во что-то или посочинять истории, валяясь на мягком теплом настиле. Стали валять дурака, щекотать друг друга. Нела погналась за ней, Ильгет прыгнула, и опускаясь уже в середине следующего квадратика крыши, ощутила страшное — настил больше не держал, ноги стремительно проваливались в черноту, в пустоту...
Она потеряла сознание от удара, и говорили потом, что прямо рядом с ее головой торчали ржавые вилы, чуть-чуть левее — и все. Ильгет полежала в больнице какое-то время — сотрясение мозга. И уже никогда не рисковала больше на эту крышу. Но самое удивительное — она почти сразу же сама пришла в сознание, что-то говорила, потом снова впала в забытье, но позже, придя в себя в больнице, так ни разу и не вспомнила, что же было между падением и отправкой на медицинской машине. Ей казалось — ничего не было. Черный провал. Антероградная амнезия, так, кажется, это называется. И долгие годы она потом удивлялась этому странному свойству памяти — вдруг потерять целый большой кусок жизни...
Эта штука называется болеизлучатель. Выглядит безобидно, на компьютер похоже, от него проводки отходят. Их окончания приклеивают на кожу, скотчем. Болеизлучатель воздействует прямо на периферические нервные центры. Все это Ильгет объяснял медленно и подробно высокий и незнакомый человек в черной форме.
Сильнее боли просто не бывает.
Но за что, за что? Почему?
Ты еще не веришь в боль, не знаешь, какой сильной она бывает. И в первые секунды (адреналин клокочет в крови) кажется, что терпеть можно. А потом боль достигает самой глубины и самого предела...