Дороги

Алексеев Сергей Трофимович

– Мы вас послушаем на исполкоме, как вы будете свою экономику оправдывать, – отрывисто сказал Курилин. – Я, не стесняясь ваших подчиненных, об этом говорю. Более того, на общем собрании рудника, которое вы, Прокопий Николаевич, соберете на этой неделе, я выступлю и расскажу коллективу о вашем стиле работы.

– Круто берешь, Олег Владимирович, – глядя в сторону, сказал Лобов. – И еще попугиваешь… Я своего народа не боюсь. Я перед коллективом отвечу, и мои люди поймут! Потому что, товарищ Курилин, они не первый год со мной работают и лучше

нас с тобой знают, как важно ускорить освоение нового месторождения. У меня на руднике только и разговоров, что о новых шахтах и разрезах. Я там буду ставить уникальное оборудование, заграничное, только кнопки нажимай… Ты не волнуйся, Олег Владимирович, – тише добавил он, – я везде отчитаюсь, а дорогу начну строить свою нынче же. Потому что это выгодно… Так что, дорогой мой Шарапов, – он хлопнул его по плечу, – кончай дурить и продолжай работы.

– Не могу, – мрачно и упрямо ответил Шарапов. – Даже если бы захотел.

– Принцип, Шарапов? – увещевающим тоном спросил Лобов. – Перед своими людьми стыдно? А ты не стыдись, покайся. Скажи, виноват, поторопился с выводами. Они тебя должны понять.

Курилин молча ходил взад-вперед, слушая их разговор, и все больше хмурился. Наконец остановился возле Шарапова и взглянул на него с сожалением, сочувственно.

– Продолжай работы, Шарапов, – сказал он. – Дорога нужна… И никуда нам от этого не уйти.

Он развернулся и пошел к своей машине, не оглядываясь, не обращая внимания на провожающие его взгляды.

– Я же сказал – не могу! – повторил ему вслед Шарапов и исподлобья уставился на Смоленского. – Восемьдесят процентов трассы уничтожено.

– То есть как? – Курилин остановился, а Лобов поморщился, видимо стараясь понять, о чем речь.

– Кто-то повыдергал репера, вешки, – хмуро пояснил Шарапов. – Чтобы восстановить, надо снова делать нивелировку трассы, промер, съемку, привязку скважин…

Взгляды скрестились на Смоленском.

– Ваши люди? – Курилин приблизился к Смоленскому и встал напротив, засунув руки в карманы. – Не ожидал, Вилор Петрович, что вы по-партизански тут начнете действовать.

– Да, Вилор Петрович… – протянул Лобов. – И зовут-то пас как хорошо – Вилор…

– Хорошо, я восстановлю вашу трассу, – сквозь зубы проронил Смоленский, – но это кому-то дорого обойдется.

– Только государству, товарищ Смоленский, – отрезал Курилин. – Восстанавливайте трассу и сворачивайте работы. Все. Выбор сделан.

– Никаких гвоздей! – закричал Лобов и потряс кулаком. – Пусть за вредительство отвечает, а мы сами ее восстановим! Он ли, его люди – все равно пусть отвечает! Я сообщу в прокуратуру.

– А на тебя, Прокопий Николаевич, в какую прокуратуру сообщать? – прервал его Курилин, – Ты тоже народные деньги разбазариваешь!

– Меня за это судить не будут, – отмахнулся Лобов. – Я не себе в карман… А дорога окупится.

– В этом и беда, что ни одного из вас судить нельзя, – вздохнул Курилин и направился к машине, – то-то вы и храбритесь.

Он сел в «Волгу»,

однако уезжать не спешил, о чем-то раздумывал, упершись подбородком в кулаки стоящих на коленях рук. Лобов тихо разговаривал с Шараповым, хлопал его по пыльной куртке, увещевал, а тот, стирая грязь с лица, все отворачивался, чтобы не видеть никого, иногда согласно кивал головой.

– Ну что же, все ясно, – проговорил Смоленский и взял Валентину Сергеевну под локоть, – нам тоже пора.

– А мне, Вилор, ничего не ясно, – сказала Валентина Сергеевна, когда они возвращались назад. ГАЗ-66 трясся на просечке, бренчали забытые кем-то топоры в кузове, скрипели деревянные скамейки.

– Что ты, например, собираешься делать сейчас? – продолжала она, глядя на пляшущие по обочинам сосны. – Сворачивать работы? Или…

– Продолжать, Валентина Сергеевна, – сказал Смоленский. – У меня всегда были сомнения, что на месте такого вопроса не решить. Ты же видишь, Курилин слова против Лобова сказать не может. Все остались на прежних позициях.

– Нет, не все. – Валентина Сергеевна глянула на него в упор. – Я не на прежних позициях. Так нельзя, Вилор. Если ты помнишь своего отца и память о нем дорога тебе, ты должен отказаться.

– Не трогай моего отца, – хрипло выдохнул Смоленский. – Тогда было другое время… Отец бы тоже не вынес, что какой-то полуграмотный инженеришка, наивный мечтатель взялся на его глазах делать халтуру.

– Плохо ты знаешь отца, Вилор… Я хочу, вернее, пытаюсь тебе помочь.

– Ничего, я сам справлюсь, – заверил Смоленский, – ничего страшного не произошло… В конце концов, хватит. Отец пострадал – достаточно. Тогда время другое было. Но неужели сейчас нельзя строить хорошо и навечно?.. Можно. И хватит пороть горячку.

Машина поднимала тучу пыли, тянула ее за собой, развевая по горячему воздуху. Боженко сидел в дальнем углу кузова и меланхолично поигрывал тесемками брезента – слушал…

– За тебя боюсь, Вилор, – продолжала Валентина Сергеевна. – Всю ночь думала, думала… Хотела письмо написать Михаилу Александровичу, да вижу, письмо – это долго и поздно…

Смоленский насторожился, во рту мгновенно пересохло и заломило виски: то отчуждение, которое ему почудилось, когда они ехали в «Волге» Курилина, вдруг проявилось в голосе Валентины Сергеевны с новой силой, и сомнений теперь уже не было.

– Дай мне машину, Вилор, я съезжу в город и позвоню ему, – говорила она. – Сейчас в Москве только утро, понедельник. Он должен быть на месте…

– И ты против меня, тетя Валя, – сквозь зубы произнес Смоленский, наливаясь гневом. – Все летит к черту! Какое-то одновременное предательство. Что вы от меня хотите?

– Я хочу, чтобы ты образумился! – четко сказала Валентина Сергеевна. – Тебе ясно дали понять: твоя дорога руднику не нужна. Ты о Вадиме подумай, он не слепой, он прекрасно видит, чем ты тут занимаешься. Подумай хорошенько, Вилор, остановись. Если ты станешь продолжать работы – Вадим уедет.