Дорогие девушки

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Дойдешь, — согласился с ним оперативник. — Если ноги по пути не обломаешь.

Вбежав в квартиру, Плетнев огляделся по сторонам и рванул в одну из комнат. Однако комната была пуста. На стенах висели картины в основном в стиле «ню». Причем некоторые из них были настолько откровенны, что больше годились для какого-нибудь порнографического журнала, чем для музейного каталога.

Плетнев побежал в другую комнату, но и здесь не нашел ничего подозрительного.

— Антон! — услышал он голос одного из оперов. — Иди сюда!

Плетнев

метнулся на голос. Он вбежал в небольшую комнатку и замер на пороге. На резном, обтянутом красным атласом диванчике сидели две девушки и испуганно кутались в красные шелковые простыни. Судя по их голым бедрам и плечам, а также по стоявшему рядом с диваном фотоаппарату на высоком штативе, девушки были моделями.

— Мы здесь ни при чем, — испуганно пробормотала одна из девушек. — Мы только позировали.

— С вами все в порядке? — спросил на всякий случай Плетнев, хотя уже предвидел ответ.

— Д-да, — ответила дрогнувшим голосом вторая девушка. И так же, как несколько секунд назад ее подруга, пробормотала: — Мы здесь ни при чем. Честное слово! Он сказал, что позировать нужно для картины. Мы не знали, что он будет фотографировать.

Плетнев посмотрел на зеркальный фотоаппарат и протянул к нему руку. Помедлив секунду, нажал на кнопку, и фотоаппарат с тихим жужжанием сделал несколько снимков.

— Вот тебе и бормашина, — тихо пробормотал он.

— Антон, ты только посмотри на это, — сказал оперативник, протягивая Плетневу несколько фотографий. Посмотреть тут, и впрямь, было на что. Сцены соитий были сняты беззастенчиво, в самых немыслимых ракурсах и позах.

Плетнев чертыхнулся и вышел из комнаты.

Носатый мужчина все еще сидел на полу в прихожей.

— Что это значит? — визгливо спросил он. — Какого черта здесь происходит?

— Мы накрыли порнопритон, вот что здесь происходит, — со злостью в голосе ответил Плетнев.

— Какой к черту порнопритон! Я художник! Это — мои модели. Имейте в виду, у вас всех будут больши проблемы!

Плетнев и оперативник, караулящий художника, переглянулись. На физиономии оперативника появилась грустная усмешка, как бы говорящая, — «ну вот, нарвались».

Плетнев перевел взгляд на хозяина квартиры, и взгляд его стал недобрым и угрожающим.

— Соседи сообщили, что у вас в квартире публичный дом, — сухо сказал он. — То, что мы здесь увидели, подтверждает эту информацию.

— Да какая к черту информация! — продолжил возмущаться носатый художник. — Это просто сплетни! Я…

— Пойдешь по статье, как сутенер и притоносодержатель, — холодно перебил его Плетнев. — И за распространение порнографии получишь по полной катушке.

Взгляд носатого художника стал испуганным.

— Господа… Товарищи… Но я не сутенер. Честное слово! Просто у меня нет денег, чтобы работать с моделями сутки напролет. Я фотографирую, а потом использую эти снимки в качестве натуры.

Это мой метод!

— То есть? — не понял оперативник.

— Он сперва фотографирует, а потом копирует фотографии на холсты, — пояснил Плетнев.

— Ловко, — похвалил оперативник, с интересом разглядывая носатого художника. — Что будем делать с этим Врубелем?

— Даже не знаю. — Плетнев задумчиво нахмурил брови. — По-хорошему, его нужно забирать, но возиться не хочется.

В глазах художника мелькнула догадка. Он быстро и цепко глянул по сторонам, затем перевел взгляд на Плетнева и, понизив голос до хриплого шепота, сказал:

— Я все понял. Сколько?

— Чего сколько?

— Ну сколько я вам должен?

Плетнев посмотрел на оперативника, тот пожал плечами. Плетнев вздохнул.

— Ладно, Врубель. На первый раз прощаем. Но если от соседей поступит еще хоть один сигнал…

— Не поступит, — заверил его художник. — Я съеду отсюда. Сниму под мастерскую другую квартиру! Честное слово, друзья мои! Меня завтра же здесь не будет!

Плетнев и оперативник снова переглянулись.

— Что ж, — сказал Плетнев. — Это разумно. А сейчас, милый друг, дай-ка мне свой паспорт. Я лично буду за тобой следить.

15

Александр Борисович поднялся со ступенек и отряхнул брюки. На душе у него было беспокойно. Успеет ли Плетнев предотвратить страшное? А может, они уже опоздали, и Марины Соловьевой давно нет в живых?

Турецкий старался об этом не думать. Однако, несмотря на то, что Александр Борисович гнал от себя жуткие мысли, перед глазами у него начали вставать фотографии изуродованных девушек. Тициан, Рембрандт… Что этот ублюдок придумает на этот раз? Перенесет с холста в реальность картину Пикассо? Или Рубенса?

Надо позвонить Плетневу и узнать, как дела!

Александр Борисович достал из кармана телефон, да вдруг остановился. Внезапно он понял, что за запах витал в подъезде. Более того, он понял, откуда этот запах исходил. Не сверху и не снизу — запах шел из квартиры. Из той самой квартиры!

Это был запах растворителя для красок. Запах сильный и свежий. Сегодняшний запах! — со всей отчетливостью понял Александр Борисович. Будто в прихожей разлили банку с растворителем.

Он повернулся к двери. Запах растворителя для красок… И еще этот тихий звук дрели, который он слышал. Да ведь это же… Турецкого прошиб пот.

Александр Борисович одним прыжком перепрыгнул через три ступеньки и нажал на кнопку звонка.

* * *

Он повернулся к двери, потом перевел взгляд на пленницу и тихо спросил:

— Ты это слышала? Кому же там неймется?

И снова по квартире прокатился перезвон на мелодию «Подмосковных вечеров». Он посмотрел на женщину и приложил палец к губам.