Дорогие мои, хорошие!… Стихи друзьям: оды, мадригалы, посвящения, поздравления, тосты, пародии и другие экспромты
Шрифт:
которых глаз, увы, не зрит
через линзу, ни без линзы,
струна лирическая спит,
не подавая признак жизни.
Пою лишь о былых деньках
времен до кооператива,
лишь о былых пою деньгах,
и нет печальнее мотива.
И вместе с тем душа горда:
на тот мотив мои финансы
порою так поют романсы,
что Томе Радченко — куда!
Повесьте
распните мордою в зенит,
но крик предсмертный: «Деньги, деньги!» —
над океаном прозвенит!
Мне нет приятнее момента
и ситуации ясней,
когда привидится монета
с гербом и цифрами на ней,
когда весомо, зримо, грубо
монетным выбито двором:
«ОДИН». Всего один… Но — РУБЛЬ!
И проба шепчет: серебром!
Всем златом-серебром державы
и всей индустрией ея
он обеспечен — боже правый!
И, значит, обеспечен я.
И мысль играет веселей,
и ширится мечта поэта:
о дайте, дайте сто рублей,
желаю знать — какого цвета?!
О деньги, деньги, в вашей воле
меня презреньем наказать,
я вас люблю, чего же боле,
что я еще могу сказать?
Люблю я миг заветный тот:
по ведомости пляшет ручка…
Люблю слова: «расчет», «получка»
и не люблю: «налог», «начет».
Жизнь, не скупись и авансируй,
свои мне кассы распахни,
со мною вместе провальсируй
еще оставшиеся дни.
Осыпь, осыпь меня богатством,
обрушь купюры с потолка,
а на прощание, с лукавством,
швырни два медных пятака,
по пятаку на каждый глаз —
последний гонорар поэта.
Жизнь отзвенела, улеглась,
как закатилась в щель монета.
Прикосновенье смерти грубой…
Я вечным сном отныне сплю…
Лишь холодеющие губы
чуть слышно выдохнут: «Люблю…»
Люблю пятак, люблю полтинник,
люблю банкнотные листы,
мой друг сердечный, именинник,
но разве их не любишь ты?
Мой друг, соратник, современник!
И ты богатства не узнал…
Прими поэму вместо денег —
как самый крупный номинал!
* * *
Анатолий Андреевич Лялин,
ты сегодня у нас знаменит,
но, возможно, слегка опечален:
юбилей не всегда веселит.
Люди живы не хлебом единым,
надо правде в глаза посмотреть:
пятьдесят —
а не четверть, мой друг, и не треть.
Что ж, средь прочих чудес и явлений
на эстраде известно как факт:
жизнь — программа из двух отделений,
посередке меж ними — антракт.
Перекур, передышка, и дальше —
под восторги, а может, и свист,
вдохновенно работать, без фальши,
как и должен эстрадный артист.
Вдохновенья и творческих споров,
постоянной удачи в судьбе
и уверенных кассовых сборов
от души я желаю тебе.
Я не знаю, что будет завтра
и не помню, что было вчера,
а сегодня в честь друга-соавтора
крикну скромно и тихо: «Ура!»
* * *
По аэродрому жизни нашей краткой
самолетик катится смешной…
Это завершился рейс пятьдесят пятый,
лялинский полет очередной.
Вот и все, что было, вот и все, что было,
кто, как хочет, это назовет,
для кого-то просто поводы для тоста,
а ведь это все же был полет.
Был полет нелегкий, в Салехард и в Ивдель,
был полет, отнявший много сил,
но людей хороших там и там он видел,
там и там он с ними закусил.
Вот и все, что было, вот и все, что было,
кто, как хочет, это назовет,
для кого-то просто поводы для тоста,
а ведь это был крылатый год.
Крылья потрепались, но еще готовы
заново поспорить с высотой,
по аэродрому объявляют снова:
«Рейс на старте пятьдесят шестой».
Вот и все, что было, вот и все, что будет,
кто, как хочет, это назовет,
к самым дальним звездам,
к самым крепким тостам,
продолжайся, лялинский полет!
* * *
Признаться я тебе готов:
какая тут беспечность?
Я составитель поездов,
ушедших в бесконечность.
Умчался Марьев, распластав
над рельсами вагоны,
а вот и Игоря состав
минует перегоны.
Они уехали вдвоем
путем посмертной славы.
А мы с тобой еще живем…
И кто-то нас составит?