Дорогой бессмертия
Шрифт:
— Ты готова? — торопил он Любу.
— Да.
— Я выхожу первым.
Люба взяла две офицерские формы, завернула в них пишущую машинку и вышла вслед за Алексеем. Ничего как будто особенного не сделали: взяли, вынесли. Но нервы были напряжены до предела. Они прекрасно сознавали, что их ждет в случае провала.
На улице было спокойно. Утренний туман рассеялся. Раздался приглушенный рокот мотора. Он удалялся дальше и дальше, а затем исчез. Немецкий шофер продолжал храпеть, а офицеры пировали в столовой. Остапюк старательно помогала судомойке, подмела полы,
Когда повеселевшие офицеры возвратились в особняк, Анна еще оставалась на кухне. В уме прикинула: «Прошло тридцать минут, значит, партизаны теперь далеко».
Немцы не сразу заметили пропажу. Началось с костюма.
— Куда девался мой френч? — недоумевал Гопнер. — Как в воду канул!
Стали искать френч Гопнера, а белокурый объявил:
— Странно, и моего нет…
Кто-то воскликнул:
— Нет пишущей машинки!
Офицеры сразу кинулись и комнату, где находилось оружие, но его на месте не оказалось. Всех ошеломил также угон автомашины. Раздались возбужденные голоса:
— Немедленно доложить командованию!
— Где уборщица?
— Где шофер?
Взбудоражились все. Разбудили шофера.
— Где автомобиль?
Шофер не сразу понял, почему его спрашивают, а когда узнал о пропаже машины, от изумления выкатил глаза.
К особняку подъехали «опель-капитан» и «мерседес».
— Как же так?! Среди белого дня! — возмущались гестаповцы.
Два офицера и гестаповцы помчались на машинах в погоню за предполагаемым противником. Когда они выбрались на трассу, ведущую к лесным массивам, гестаповец с черными усиками спросил у офицеров: — Давно ли все это произошло?
— Минут тридцать-сорок тому назад. Мы ушли завтракать, и все как будто было на месте.
— Да, время упущено!..
Как только партизаны отъехали несколько кварталов, Алексей набросил на плечи немецкий мундир и надел высокую форменную фуражку. Любе он приказал не высовываться, но автомат держать наготове, если вдруг их остановит патруль.
Так и случилось. В конце городской черты немецкий патруль остановил машину.
— Куда следуете?
— По поручению офицера Курта Гопнера еду за продуктами для нового командующего, — ответил на немецком языке Абалмасов.
— Документы?
— Пожалуйста!
Алексей полез в карман, нащупал пистолет и готов был выстрелить в докучливого патрульного. А тот, заметив офицерские погоны и колодки на мундире, поспешно скомандовал:
— Проезжайте!
Машина плавно взяла разбег. Люба, прильнула к сидению, облегченно вздохнула:
— Все?
— Не уверен. Крепись!
В нескольких километрах от Луцка машина свернула на проселочную дорогу и, подпрыгивая по кочкам и ухабам, устремилась в лес.
— Теперь им нас не достать! — уверил девушку Алексей. — Воображаю, как паникуют там немцы! Заподозрят ли они в соучастии Анну Остапюк? Как будто, для этого у них нет основания.
В первые минуты происшествия офицерня действительно была в панике. Фрицев шокировало то обстоятельство, что командир только прибыл, а ему умудрились преподнести такой сюрприз. Не
Анну Остапюк привели два немецких солдата.
— Я все вымыла и прибрала, что от меня еще нужно? — жаловалась Анна солдатам.
— Не разговаривай! Тебе скажут, что от тебя надо. Иди!
Анну завели в комнату, где раньше спал шофер. Курт Гопнер давно утратил веселое расположение духа и с растерянным видом сидел на диване.
— Все успела сделать? — явно невпопад спросил он Остапюк.
— Все, господин офицер. В каждом уголке чисто.
— Когда мы были в столовой, ты никуда не отлучалась?
— Нет, господин офицер.
Гопнер выждал. Он надеялся в разговоре уловить интонацию или неосторожное слово, которые бы подтвердили его подозрения.
— А костюмы ты чистила?
— Нет, господин офицер.
— Ты видела, где стояла пишущая машинка?
— Как же, господин офицер. Во второй комнате, на маленьком столике.
— А ты никого не впускала, когда нас не было? А?
— Никого, господин офицер.
Гопнер не выдержал и крикнул:
— Что же, по-твоему, святой дух все отсюда унес?! Притворяешься! Мы из тебя быстро притворство выколотим! Обыскать!
Тревожное чувство охватило Анну. Солдат грубо обыскал уборщицу. Вынул из кармана носовой платочек, коробок спичек, сухарик.
— Где берешь сухари? — прокричал офицер, лишь бы задать ей вопрос.
— Дома, с чаем пью.
— А спички?
— Попросила у вашего шофера.
Офицер вышел. Анна осталась в комнате одна. Ее не выпускали. Ничего не сказали. Значит, вела себя правильно, а то бы уже не одна косточка хрустнула. Повторила про себя слова, сказанные ей Пашей Савельевой: «Если нервы сдают, не берись, обойдемся». — «Что ты, Паша? Разве у меня нерпы слабее твоих?»
Сейчас жизнь проверяла их крепость. Выдать себя хотя бы в малейшем, значит, обречь на гибель всю семью. Нужно и дальше держаться твердо.
Анна подошла к двери, но услышала грозное «цюрик! [14] » Четыре часа довелось просидеть взаперти, пока жандарм приказал выйти и следовать за ним. Анна прикинулась перепуганной забитой женщиной.
— Куда же за вами, когда я должна идти домой?
— Не балуй, девка! — строго предупредил жандарм. — На том свете тоже устроишься не плохо.
— Да я… мне домой нужно…
«Какой ужас, — втайне волновалась Анна. — Неужели догнали? А какое это сейчас имеет значение? Я их не видела, вот и все». Выражение лица Анны изменилось. Ее ввели в жандармский участок. «Буду молчать». Да, да, именно такой непреклонной она и представляла себя в воображении, когда согласилась на эту операцию.
14
Назад!