Дорогой длинною
Шрифт:
– Не веришь, Илья Григорьич?!
– вдруг вскипятился Яшка.
– Думаешь, вру?
Думаешь, раз она слепая, так не нужна никому? Хоронить её заживо можно, да? Думаешь, никому она не понадобится? Да я Дашку… Да вот хоть завтра сватов пришлю. Пришлю, и всё! Имею я право, имею или нет?! Завтра! Отдашь?
– А что тебе отец скажет?
– поинтересовался Илья, немного сбитый с толку Яшкиным напором.
– А что?
– искренне удивился Яшка.
– Разве он не друг тебе?
Илья невесело усмехнулся. Знал бы Митро…
– Ладно, чяво.
– Да чтоб мне… - снова страстно начал Яшка, но Илья оборвал его:
– Молчи. Ещё раз говорю - подожди сватать. Жена - не подкова, посреди дороги не сменишь. Подумай вперёд, нужна тебе такая баба или нет… и что ты с ней делать будешь. Не клянись, подумай, я тебя за язык не тяну.
– Но и Дашку тогда от меня не гоняй, - упрямо сказал Яшка.
– Я её ничем не обижу.
Илья посмотрел в узкие глаза парня.
– Ну… смотри у меня. Если что - я тебя на краю света найду.
Яшка просиял улыбкой и пулей вылетел за дверь. Илья посмотрел ему вслед, невольно улыбнулся, в который раз подумав: до чего же на отца похож, проклятый… Тот тоже если в голову чего заберёт - оглоблей не выбьешь. Как знать, может, и не останется Дашка вековушей…
Из-за стены слышались весёлые голоса, звон гитар, пение, но Илье не хотелось идти к гостям. Он посидел немного на застеленных ковром нарах, глядя на сочащуюся каплями воска свечу, затем прилёг. И заснул в тёмной кухне под доносящееся из зала "Чёрт с тобой, чёрт с тобой…".
Проснулся он три часа спустя от шума в сенях: гости уезжали. Была уже глубокая ночь, за окном снова барабанил дождь, свеча давно догорела и погасла. Илья сел, потянулся, поскрёб голову. Дождавшись, пока в сенях смолкнет голос Иринки, допевающей отъезжую, встал и пошёл к двери. В глубине души он рассчитывал, что Настя уже легла спать.
Зря надеялся: из-под двери комнаты пробивалась полоска света. Более того - оттуда слышались звуки скрипки, из чего Илья заключил, что Гришка тоже не спит. С минуту Илья медлил, раздумывая - не смыться ли ещё куда-нибудь?
– но дверь вдруг открылась, и мимо, не заметив отца в темноте, прошли Дашка и Гришка. Дашка, к удивлению Ильи, о чём-то оживлённо говорила брату, тот кивал. Подождав, пока дети свернут на лестницу, Илья вошёл в комнату.
Настя сидела у окна, вынимая из волос шпильки. Рядом на столе горела свеча, освещая чёрное оконное стекло, в которое Настя смотрелась как в зеркало.
– Илья?
– спросила она в окно.
– Угу.
– Он вошёл, сел на пол у стены.
– Где тебя носило? Мы тебя ждали-ждали… Шеловнин приезжал с друзьями, все тебя с Варькой помнят, так хотели послушать… Вон, до полвторого уезжать не хотели, всё думали - ты вернёшься.
– До большой чести, значит, дожил, - фыркнул Илья.
– Такие большие господа до ночи дожидаются.
– Что ж тут плохого?
– пожала плечами Настя.
– Я тебя семнадцать лет слушаю - и то иногда мороз продирает, а уж гаджэ…
– Скажи лучше, чего детям не спится.
– Ой, а Дашка тебе не говорила?
– Настя быстро обернулась, и Илья увидел улыбку на её лице.
– Они с Гришкой новый
– А вторую кто?
– спросил Илья, чувствуя невольную обиду на дочь:
Дашка не обмолвилась ему об этом ни словом.
– Там второй не надо, одним голосом хорошо. Митро говорит, что если у них хорошо пойдёт, то уже можно будет на той неделе их в ресторане с этим выпускать. Вот я не я буду, если Дашка первой певицей не станет! А без Гришки уже сейчас в хоре не обходятся!
В голосе Насти слышалась такая гордость, что Илья проглотил очередную насмешку. Что ж… Хочет она, чтоб из детей хористы получились, - пусть.
Тоже хлеба кусок. Он сам уже давно смирился с тем, что кофаря из Гришки не выйдет. А для Дашки это и вовсе лучшая дорога. Подумав о дочери, Илья вдруг вспомнил о сегодняшнем разговоре с сыном Митро.
– Ты знаешь, что твоя дочь удумала? Захожу сегодня в кухню, смотрю…
мать-заступница и все угодники…
Выслушав рассказ мужа, Настя кивнула:
– Да, я знаю. У них с Яшкой это давно, ещё с весны. Он, кажется, сватать её собирается.
– Ах, вот что!
– свирепо сказал Илья.
– Опять все всё знают, только отец родной ни сном ни духом… Не отдам!
– Почему?
– Не отдам, и всё!
Насупившись, Илья поднялся, прошёлся по комнате, остановился у стены. Про себя он знал, что отдаст, конечно, отдаст. И не только за сына Митро – за чёрта отдал бы, если бы Дашка сама того захотела. Но вот только в голове никак не укладывалось, что его девочка, которую он рассчитывал всю жизнь продержать при себе… вдруг выйдет замуж. А ведь он, отец, уже давно смирился с тем, что никому она не понадобится, что останется с ними…
И вдруг какой-то Яшка, пусть даже и сын Митро… А, не дай бог, обижать её будет? А шляться начнёт от слепой жены? А бросит в конце концов с выводком ребятни? Он, Илья, конечно, его тогда на лоскутья порвёт, но Дашке-то от этого лучше не станет. Будет плакать да мучиться всю жизнь, как… как вот Настька, с неожиданной горечью подумал он. Тоже на свою голову с кобелём связалась. Да ещё знала бы, чем он сейчас занимается… Глядя в тёмную стену, Илья подумал о том, что, если его дела с Маргиткой вылезут наружу, Настька точно от него уйдёт. И не помогут ни годы, прожитые вместе, ни взрослые дети, ни прошлая любовь.
Внезапно Илья почувствовал, что жена стоит у него за спиной.
– Настя, что ты?
– ему вдруг стало страшно. И бросило в холодный пот, когда Настя тихо, осторожно сказала, чуть касаясь его плеча:
– Илья, я поговорить с тобой хотела.
– О чём?
– хрипло спросил он, понимая - надо бы повернуться к ней. Но ноги словно прилипли к полу.
– Понимаешь, дочка Митро… Маргитка…
Всё, подумал Илья, упрямо глядя в стену. Всё. На что надеялся, старый мерин? Что не узнает никто, не пронюхает? Наверняка цыганки, ведьмы, дознались, проследили как-нибудь за девчонкой, когда она, одурев от радости, неслась к нему на кладбище. И, конечно, тут же доложили Насте.