Дорогой длинною
Шрифт:
– Кобель, и ничего больше, - зло сказала Варька.
– Ты не плачь, пхэнори, много чести - плакать из-за него. Кнута бы ему хорошего за всё это, вот что!
– За что же пороть хочешь?
– через силу улыбнулась Настя.
– За то, что он другую полюбил? Люди в таких делах-то над собой не вольны…
– Не любовь это, а бес в ребро!
– отрезала Варька.
– Мог бы подумать башкой своей пустой, что от семерых детей за любовью не бегают!
– Бес в ребре по шесть лет не сидит.
– Настя вытерла глаза, вздохнула. – Оставь, Варька. Пусть живёт как хочет. Лишь бы доволен был. И не смотри, что я реву, это так…
– Как же, хорошо… - упрямо сказала Варька.
– Шлялся, как паскудник последний, всю жизнь.
– Все цыгане такие - забыла?
– Может, и все. Только не все же на тебе женаты! Другой бы каждый день в церкви свечу в полпуда ставил за такую жену, а этот… Тьфу, даже говорить про него не хочу! Права ты, пусть живёт как знает. А ты хоть в княгинях походишь. И поживёшь по-людски. Сбежнев для тебя всё сделает, луну с неба попроси - достанет.
– И что я с ней делать буду?
– Настя снова улыбнулась. Помолчав, сказала: – Я ещё ничего не решила. И ответа ему пока не давала. Вот кончится это всё, свадьба, лето… тогда и решим.
– Не тяни, сестрица, - серьёзно посоветовала Варька.
– Годы наши уже не те, чтобы женихами разбрасываться. Дети вырастут, ты вон уже третьего сына женишь. Разбегутся, и что потом?
Настя повернулась к ней, внимательно вгляделась в большеглазое, тёмное от загара, словно опаленное степным солнцем лицо Варьки. Та ответила слегка удивлённым взглядом, и Настя спросила:
– Ты сама вот отчего замуж не выходишь? Уж сколько лет вдова, а не торопишься.
– Никто не берёт, - в тон ей ответила Варька.
– Ты что, милая? На себя посмотри и на меня! К тебе и через десять лет женихи строем будут приходить, а мне чего ловить?
– Ладно тебе… Сватались же, я знаю. Отчего не шла?
– Не хотела. Не знаю почему. Наверное, однолюбка.
– Да? А мне всегда казалось… Ты извини меня, конечно, но… Я думала, что ты Мотьку не любила.
– Правильно думала.
– Варька не мигая смотрела на пламя свечи.
– А как же?..
Варька молчала. Молчала так долго, что Настя наконец со вздохом сказала:
– Ладно. Не отвечай. Твоя жизнь.
– Ты не обижайся.
– Варька накрыла её ладонь своей.
– Я тебе верю, ты мне как сестра, но… Я уж привыкла, что это во мне живёт. Пусть уж так и остаётся.
Чего теперь на старости лет языком молоть?
– Ты ещё не старая вовсе.
– Ай…
Снова тишина. За окном уже зеленело небо, близился ранний майский рассвет. Огонёк свечи забился под внезапным сквозняком, погас, и тени обеих женщин в пятне на полу растаяли. В полумраке Настя поднялась, пошла к двери. Обернувшись с порога, сказала:
– Я всё-таки поесть тебе принесу. И спать ляжём. Завтра здесь с утра дым коромыслом будет.
*****
На другой день по Живодёрке гремела свадьба. Вся улица, от Садовой до Большой Грузинской, пестрела платьями, шалями и платками цыганок, яркими рубахами цыган, отовсюду слышались гомон, смех, музыка и весёлые возгласы. Большой дом был полон гостей. С самого утра начала сходиться родня из Петровского парка, из Марьиной рощи, с Разгуляя, с Таганки, с Серпуховской и Донской застав. Стоял ясный и солнечный день, было уже полетнему тепло, в палисаднике розоватыми волнами колыхалась сирень, отцветающие яблони сыпали на траву последние лепестки. Окна и двери дома были распахнуты, и из них на всю улицу разносилась гитарная
Гости постарше чинно сидели за накрытыми столами, молодёжь стояла вдоль стен, толпилась в дверях, подоконники были облеплены детьми. Когда сияющая невеста и слегка растерянный жених остановились в дверях, их встретили весёлой песней. Молодые опустились на колени, и к ним подошли Настя и Митро, который в этот день заменял отца жениха. Немного бледная Настя в атласном вишнёвом платье и шали через плечо подала Митро икону, и все присутствующие в комнате, от молодых до самого крошечного цыганёнка на подоконнике, осенили себя крестом. Стало тихо. Митро не торопясь перекрестил иконой Илюшку и Катьку. Вздохнул, улыбнулся, сказал:
– Ну, что, дети… Дай бог вам сто лет жить, счастья в ваш дом, детей, богатства, уважения. Илья, не обижай жену. Катерина, мужа слушайся. Тэ дэл о Дэвел бахт баро[141]!
– Тэ дэл о Дэвел! Тэ дэл о Дэвел!
– радостно подхватили цыгане.
Молодые по очереди поцеловали икону, поднялись с колен, поклонились гостям, родителям и - немедленно разбежались. Невеста кинулась к матери и сёстрам, шёпотом, взахлёб начала что-то рассказывать, прыскала от смеха, и мать, полная цыганка в старомодном, но дорогом платье, сердито урезонивала её, прося держаться подостойнее. Жених отошёл к молодым цыганам, с хохотом захлопавшим его по плечам и спине и тут же начавшим давать какие-то важные советы, которым Илюшка зачарованно внимал. За столом возобновились разговоры, молодые цыганки сновали за спинами гостей, разнося блюда, наливая вино, убирая грязную посуду. Дети затеяли шумную игру прямо посередине комнаты, но никто не прогонял их. Митро и Настя тихо разговаривали у окна. Настя всхлипывала; Митро, притворно хмурясь, ворчал:
– Экие вы, бабы, дуры, право слово… Ну, что ты воешь? Третьего уже женишь, привыкать пора.
– К такому не привыкнешь, - убеждённо сказала Настя, доставая из рукава платок.
– Ты сам уже четверых девок замуж выдал, а всё боишься, как бы икону на благословении не уронить. Ладно, слышала я, как ты Николаяугодника вспоминал…
– Так ведь, понятное дело, волнуешься… А реветь-то чего? Такую девочку за своего разбойника берёшь, такую девочку! Одно неладно - маленькая…
– Почему неладно? Она рядом с ним как куколка. И плясунья хорошая, в хоре даром хлеб есть не будет.
– Настя обвела взглядом комнату, улыбнулась каким-то своим мыслям.
– Ты о чём?
– спросил Митро.
– Да так… Подумала - свадьба цыганская, а половина гостей - гаджэ. Да какие гаджэ! Смотри, до чего мы с тобой под старость лет дожили, - князья с графьями у наших детей на свадьбе гуляют!
Митро усмехнулся. Действительно, за столами вместе с цыганами-артистами, кофарями с Рогожской и Таганки, сидели старые друзья цыганского дома.
Это были уже люди в годах, помнившие молодую Настю, неженатого Митро, Илону - босоногую девочку, привезённую из табора. Рядом с пожилыми цыганками по-свойски расположился и галантно наливал им вино капитан Толчанинов. За другим столом сидели граф и графиня Воронины и пятеро их сыновей - высокие, черноволосые и смуглые красавцы с холодными серыми глазами.