Дорогой длинною
Шрифт:
– И нечего глазами сверкать, дура и есть… Опять человеку жизнь испортила, бессовестная! Чуть свет из гостиницы смылся, будто не князь, а босота какая беспортошная…
– Ты откуда знаешь?
– Так он же меня разбудил! Вытащил из-под одеяла, кой-как посадил и ну объяснять, что не может уехать, ничего не объяснив, не хочет, мол, чтоб я о нём худое думал… А я в себя прийти со сна не могу, ничего не понимаю, только глазами хлопаю и говорю: "Как ваша милость сама разумеет…" Ну, понял он, наконец, что от меня толку мало, сел к столу и давай писать… Передай, говорит, Настасье Яковлевне. Тут уж я опомнился, прыгнул к нему. Не уезжайте, говорю,
– Где письмо?
– из-за ширмы протянулась рука.
– На… - Митро, насупившись, сунул в руку измятый листок. Чуть погодя Настя взглянула через верх ширмы. Грозно спросила:
– Ты что, читал?
– Знамо дело. Он его, между прочим, и не запечатал…
– А совесть у тебя есть?
– Про совесть молчала бы!
– снова вскинулся Митро.
– Ну, поглядела? Рада?
Успокоилась, наконец? Избавилась?! И что вы, бабы, за стервы за такие, одно от вас несчастье приличному человеку, право слово… Что вот ты теперь делать будешь, что?
Настя показалась из-за ширмы, аккуратно складывая письмо Сбежнева.
Митро свирепо взглянул на сестру; увидев на её лице улыбку, изумлённо заморгал. Вздохнул, пожал плечами. Взявшись за голову, спросил:
– Ну что ты за проклятье на мою голову, Настька, а? И почему у тебя всё не как у людей? Князь - и тот негоден оказался. Одного подай - конокрада таборного… А стоит ли он тебя, поганец?!
Настя молча положила письмо Сбежнева на край постели. Села на ручку кресла, в котором сидел брат, взъерошила ладонью волосы Митро, погладила по плечу.
– Не ярись. Ещё слава богу, что сейчас всё решилось. А то могла бы и из-под венца сбежать.
– Могла бы, тебе не впервой!
– буркнул Митро.
– Ну, в Москву-то с нами возвращаешься? Или своего голодранца искать, хвост задравши, побежишь?
Смотри, после этого на глаза мне не показывайся!
Настя молчала. Митро осторожно взглянул на неё снизу вверх. Сестра улыбалась, и он невольно улыбнулся в ответ.
– Ну… Хоть солистку новую на твоё место не искать.
– Всё равно бы никого лучше не нашёл, - уверенно сказала Настя.
Поднялась с кресла, взглянула на часы.
– Ступай, Митро. Мне вещи уложить надо. Поезд в полдень, помнишь?
*****
До утра Илья проходил по тёмному городу, избегая, однако, заходить в кабаки, понимая: на этот раз дело может закончиться недельным запоем. Рассвет застал его на белой каменистой дороге, ведущей в посёлок. Сияющая краюшка солнца только-только выглянула из-за горизонта, облив его розовым светом и озарив снизу длинные полосы облаков. Глядя на поднимающийся над морем красный диск, Илья вдруг вспомнил о Маргитке, о том, как ушёл вчера, оставив её, рыдающую, на дороге, о том, как она с воем волочилась за его сапогом по пыли, беременная… Вот, не дай бог, опять выкинет… Этого только не хватало! Тоскливо выругавшись, Илья прибавил шагу.
Его тревога сразу возросла, когда он увидел настежь распахнутые ворота и дверь в дом. На дворе было пусто, не слышно даже привычных детских воплей. "Спят, что ли, ещё?" - удивлённо подумал Илья. Из-под крыльца вылез щенок и, нарушив тишину, пронзительно затявкал. Илья пнул его сапогом и, не слушая обиженного поскуливания, взбежал по крыльцу.
На лавке у окна сидела Цинка -
– Дадо?
– хриплым, чужим голосом спросила она.
– Дадо, ты?
Илья бросился к ней, схватил за плечи:
– Что случилось, маленькая?
– Дадо… - Дашка вновь расплакалась, повалившись головой на стол.
– Дадо, я, клянусь, её не пускала… Но я не могла… Не могла я, боже мой!
Илья с силой встряхнул её:
– Да что стряслось? Где Маргитка?
– Дадо…
– Говори! Убью! Говори!
– заорал он так, что дети, спрыгнув с лавки, стайкой кинулись за дверь.
– Где Маргитка, где она?
– Дадо, я не виновата… Она ушла… уехала…
Илья ожидал услышать всё, что угодно, но не это, и сначала почувствовал страшное облегчение: слава богу, жива, не выкинула… Лишь через минуту он медленно поднял руку к голове, потёр лоб, несколько раз моргнул. Тихо переспросил:
– Как? Что ты сказала?..
Дашка зарыдала в голос:
– Уехала! Говорю тебе, уехала!
– Да что ты городишь, дура безголовая!
– рявкнул Илья, впервые в жизни обругав дочь.
– Куда она, черти тебя возьми, делась?! Когда? С кем? Отвечай!!!
– Но-о-очью… - всхлипнула Дашка, - с Васькой Ставраки… Отец, ради бога, не кричи, что я могла сделать?
Илья отступил от стола, диким взглядом обвёл комнату. Всё здесь было попрежнему, всё на своих местах, и даже зелёная в жёлтых бубликах кофта Маргитки так же валялась на печи, свешиваясь вниз рукавом, и её шаль висела на гвозде у зеркала, и все ленты, все гребни были на месте…
– Ты что - врёшь мне?!
– шёпотом спросил он.
– Нет, дадо! Умереть мне, я не вру!
– сквозь слёзы побожилась Дашка. – Понимаешь, когда ты… когда ты ушёл, она как с ума сошла - по двору металась, плакала, кричала, чуть в колодец не кинулась. Яшка, спасибо, перехватил, унёс в дом. Я её водой отпаивала и вином… Слышу, вроде униматься стала понемногу, сидит, пьёт вино, молчит, плакать даже перестала… Я только вздохнула спокойно, а с улицы как закричат: "Эй, кто дома есть?" И что за чёрт Ваську принёс? Маргитка как вскочит, как кинется на двор к нему! Я только услышала, как она закричала: "Вези! Куда хочешь вези!" Я на крыльцо выбежала, а их уж и не слышно…
– Да… куда же вы смотрели?!
– Илья стоял, вцепившись в низкую притолоку, чувствуя, что у него начинают стучать зубы, словно в лютый мороз.
– Кто её отпустил, кто ей дал уехать?
– Я.
Илья оглянулся. На пороге, прислонившись к дверному косяку, стоял Яшка. Он был перемазан дёгтем, - видно, делал что-то в конюшне. Лицо его было в тени.
– Ты?..
– шагнув к нему, переспросил Илья.
Яшка отступил. Его татарские глаза сузились ещё больше. Илья шагнул ещё раз - и Яшка неловко, спиной вперёд, сошёл по крыльцу на двор.