Дорогой длинною

Дробина Анастасия

Митро всё так же сидел за столом, ссутулившись и глядя вниз. Иногда Настя, подойдя, трогала его за плечо. Митро вздрагивал, словно разбуженный.

Поднимал глаза и смотрел на сестру чуть ли не с удивлением, словно не понимая, как и зачем они оба оказались здесь. Настя молча отходила, Митро снова опускал голову. Он не обращал внимания даже на женщин, которые время от времени вбегали в кухню, торопливо мыли руки, хватали полотенце или котелок с водой. Варька и Настя бросались к ним с вопросами, но женщины лишь отмахивались и

сразу убегали обратно. С улицы доносились песни, пьяные голоса, рёв гармоники - там всё ещё провожали Масленицу.

То и дело уличный шум заглушался хриплыми, протяжными стонами из горницы. Они то умолкали совсем, то становились громче и мучительнее, перемежаясь сдавленными "О, даё, даё… даёри^[64]…" Митро болезненно поморщился.

– Отчего она так кричит?
– хрипло спросил он у сидящей напротив Варьки.

Та растерянно оглянулась на Настю, накрыла ладошкой кулак Митро, успокаивающе зашептала:

– Это ничего, ничего, Дмитрий Трофимыч, право слово, совсем ничего… Ей не впервой, дело известное. Долго, правда, что-то, но это же у всех по-разному бывает. Вот у нас в таборе одна цыганка, наша невестка, двое суток почти…

Варька не договорила. Из горницы донёсся страшный грудной крик. Задрожали кружки в буфете, взвизгнула, прижав пальцы к губам, Настя. Митро вскочил, опрокинув табуретку, и Варька мёртвой хваткой вцепилась в него:

– Митро! Дмитрий Трофимыч! Бог с тобой, нельзя туда, нельзя!!!

– Да что ж это!..
– Настя решительно шагнула к двери. Но та вдруг распахнулась, чуть не сбив её с ног, и к рукомойнику быстро прошагала Колесиха.

– Что, что, что?
– кинулись к ней.

Повитуха, не отвечая, яростно тёрла руки. Её плоское безбровое лицо напоминало злую маску.

"Почему такая розовая?" - машинально подумал Илья, глядя на воду, сбегающую в таз. И вздрогнул от тихого вскрика Насти. Та с ужасом смотрела на Колесиху. Повитуха подняла водянистые глаза, молча погрозила кулаком.

Настя тут же умолкла, но продолжала испуганно смотреть на покрасневшую от крови воду в тазу.

– Тише!
– вдруг вскочила Варька. Все обернулись к ней. В наступившей тишине послышался низкий и сердитый писк.

– Ой, мамочки… - раздалось с полатей, и из-под цветастой занавески высунулась взъерошенная голова Кузьмы.
– Дитё…

– Вестимо, дитё, - проскрипела Колесиха, вытирая руки.
– А вы кого ждали, окаянные? Енарала в орденах?

– Слава богу… - пробормотала Настя. Её руки, стягивающие на груди шаль, мелко дрожали.

Митро стоял, отвернувшись к стене. К нему подошла Варька. Взяв за руку, подвела к столу, заставила сесть.

– Посиди, Дмитрий Трофимыч… Туда пока нельзя.

Колесиха ушла обратно на половину роженицы. Писк ребёнка вскоре умолк, но вместо него всё громче становились взволнованные

голоса женщин.

Настя прислушивалась, прильнув к дверной щели, но было видно, что разобрать слов она не может. Илья почувствовал, как в сердце снова кольнула тревога. Как назло, из горницы больше никто не приходил. Слышались приглушённые голоса, мягкий топот ног, суета. Что-то вдруг со звоном разбилось, хлопнула дверь в сенях. Выглянув в окно, Илья увидел, как по темнеющему двору, переваливаясь на коротких ногах, бежит Аграфена.

– Куда она?
– спросили сзади. Оглянувшись, Илья увидел стоящего за своей спиной Митро. Илья беспомощно пожал плечами, уже точно зная:

происходит что-то страшное.

Настя бросилась к двери, рванула её на себя и исчезла в тёмных сенях.

Никто не решился следовать за ней. Вскоре до цыган донеслись её вопросы:

"Что Ольга? Как она? Да скажите мне!" Затем вдруг голос Насти умолк.

Из сеней послышались шаги. В кухню, тяжело переступив через порог, вошла Макарьевна. Илья увидел её сморщенное, растерянное, залитое слезами лицо. Она сразу пошла к Митро. Тот медленно встал ей навстречу.

– Что?..
– начал было он. И умолк.

– Поди туда, Дмитрий Трофимыч, - всхлипнула старуха.
– Поди. Кон…

кон… кончается она.

– Ты в своём уме?
– тихо спросил Митро.

– Аграфена за попом побегла. Бог даст, поспеют. Ты иди к ней, Дмитрий Трофимыч. Христом-богом прошу, иди. Прости её, помирает ведь… Не бери греха на душу! Ежели она…

– Звала она меня?
– вдруг перебил её Митро. На его лбу сизыми жгутами вздулись жилы. Макарьевна умолкла, со страхом глядя на него. – Спрашиваю тебя… звала?

– Да нет… нет, кажись…

– Я не пойду.
– Митро опустился на табуретку, положил на столешницу белые в суставах кулаки. Лицо его пряталось в тени.

– Побойся бога, Трофимыч, - прошептала Макарьевна.
– Помирает… Не держи сердца, иди, прости её…

Митро молчал. В тишине отчётливо слышалось его тяжёлое дыхание.

– Макарьевна, иди туда, - наконец глухо сказал он.
– Если спросит – скажи, что… давно простил. А нет - значит, нет.

Макарьевна зажмурилась. По её сморщившемуся лицу снова побежали слёзы. Она хотела сказать что-то ещё, но, взглянув на Митро, резко махнула рукой и вышла.

Илья уткнулся лицом в колени. Вскоре до него донеслись осторожные шаги и чуть слышный скрип двери - это потихоньку выбирался из кухни Кузьма. На другой половине кто-то громко заплакал. На дворе взвизгнула калитка, тягучий голос спросил: "Сюда, что ли?" - и сорочий говорок Аграфены угодливо затараторил: "Сюда, батюшка, сюда! Ручки обмыть не угодно ли?" Быстрые шаги в сенях, шелест одежды, хлопанье дверей. Снова тишина.

Внезапно Илья услышал странные звуки. Они доносились не из-за стены, а были где-то здесь, совсем рядом. Недоумевая, он поднял голову.