Дорогой героя
Шрифт:
Расстались они друзьями.
А на другой день Бридько побывал у соседа, и они вместе с Кручиным принялись составлять график цикличности, учитывая все особенности третьего участка.
В эти дни Жуков, встретившись с Бридько, спросил:
— Слышал, Кручин был у тебя. Ну, а другие начальники бывают у тебя на участке?
Иван Иванович заметил в его глазах лукавую улыбку и окончательно понял, по какому делу Жуков вызывал к себе начальников участков и почему они такие «румяные» выходили из его кабинета.
— Приходят. Сегодня с четвертого был, — ответил Бридько.
— Наконец-то… —
Затем положил руку на плечо Бридько и сказал:
— Знаешь, решил я нарезать для тебя новую лаву.
Бридько уже слышал об этом. Лава должна быть не короче 265 метров. Таких в Донбассе пока что мало.
— Вот уж будет где тебе развернуться! — пообещал Жуков. — Только не знаю, получится ли у тебя там с циклом. В такой лаве цикл в сутки — дело очень серьезное.
Бридько испытующе посмотрел на него: шутит или говорит всерьез?
Жуков дружески улыбнулся:
— Уж и насупился. Знаю, что и такую лаву вытянешь. Другой бы, может быть, и не вытянул, а ты справишься, факт!..
Бридько шагал домой и думал: «Скорей бы нарезали новую лаву!». Теперешняя, в которой он проработал не один год, вдруг показалась ему тесной, душной, хотя длина ее была 180 метров.
Трудовые будни
Новая лава, в которую перешел работать со своими людьми Бридько, и обрадовала и озадачила его. Управление кровлей в этой лаве очень затруднительно, горногеологические условия в ней далеко не благоприятны: кровля — глинистый сланец (мыльник). Если ее вовремя «не подхватить», то неизбежно частичное выпадание породы и даже обвал.
В первый же месяц работы Бридько заменил деревянное крепление металлическим. Кроме того, выложил 30 бутовых полос. В первые дни, пока люди еще не привыкли к новым условиям, случались небольшие обвалы. Но постепенно и эти трудности были поборены. Темпы продвижения лавы с каждым месяцем убыстрялись, Горняки участка стали выдавать из шахты до 700 тонн угля в сутки.
Социалистическое соревнование на участке разгоралось все жарче. Накануне июньского (1960 г.) Пленума ЦК КПСС можно было наблюдать такую картину: проходчики коренного штрека все чаще с опаской оглядывались назад. Бридько уважал профессию этих людей. На проходке не всякий сможет работать. Там нужны люди сильные, мужественные и, если хотите, романтичные по своей натуре. Они, словно разведчики или саперы, обеспечивают продвижение вперед головному отряду — добытчикам угля.
Проходчики должны опережать лаву на десятки метров. В противном случае линия угольного фронта, лава, приостановит свое движение и на участке все замрет.
Бригада проходчиков, которой руководил опытный горняк Зоренко, считалась одной из лучших на шахте. Освоив скоростные методы проходки, они почти в три раза превысили установленную норму. Но и этого было мало. Угольщики, делающие в сутки по полтора цикла, догоняли проходчиков, «сидели у них на плечах».
Проходчики перегруппировали силы. Чтобы ускорить уборку породы, они перед отпалкой настилали на основание
Как-то бригадир Иван Гопко пришел в штрек к Зоренко, взял его за руку и отвел в сторону.
— Помогай, Егор Семенович, беда, — сказал он.
Услышав в его голосе тревогу, Зоренко в первые несколько секунд испытал какое-то смешанное чувство. Вначале его так и подмывало сказать: «Пришел все же подмогу просить». И в то же время на сердце вдруг стало беспокойно.
— Помогай, — продолжал Гопко, — комбайн до половины привалило. Гуртом разберем породу в один момент, а одним нам барахтаться часа два, не меньше, добычу сорвем.
— А Иван Иванович в лаве?
— То-то и оно что нет его, — с досадой сказал Гопко.
— Да, нехорошо получается… — В раздумье проговорил Зоренко.
— Что нехорошо?
— А то, что вы и нам работу срываете. Не выполним норму проходки, что Иван Иванович скажет?
— Ты что ж это, отказываешься помочь? — крикнул бригадир. — В таком случае я сам позову твоих людей.
И Гопко рванулся было к забою. Но Зоренко удержал его за рукав.
— Не горячись, — сказал он уже другим, твердым голосом, — иди в лаву. Сейчас моя бригада там будет.
Беда оказалась не такой уж большой: неожиданно осел большой корж. Через полчаса комбайн снова заработал.
Зоренко первый встретил начальника участка в штреке и рассказал ему о случившемся.
— Понимаешь, Иван Иванович, — горячился он, — понимаешь, какой этот Гопко: субординацию хотел нарушить. Не хочешь, говорит, помочь, я сам твоих людей кликну — и к забою.
— Ну, а ты?
— За руку, как и положено. Стой, говорю, тут твоя граница кончается, — рассмеялся своей выдумке Зоренко.
Засмеялся и Бридько:
— Ну, ты все же чуток поиграл на нервах Гопко?
— Ну а то как же! Иначе с «соперником» и нельзя…
Как-то Зоренко заявил начальнику участка:
— Теперь угольщикам ни в какую не догнать нас, хоть пупки надорвут.
Запыленное, вспотевшее лицо его было радостно возбужденным.
— Это еще вопрос, Егор Семенович.
— Почему вопрос? — возразил бригадир. — Мы опередили их на тридцать метров с лишком, а через недельку будет кругленьких пятьдесят. Так что ты, Иван Иванович, не того… — улыбнулся он, предполагая, что начальник участка решил пошутить над ним.
— Нет, Зоренко, — все также серьезно сказал Бридько, — уже через месяц угольщики сожрут твои пятьдесят метров и потребуют новых сто, а то и сто пятьдесят.
Бригадир молчал, ошеломленный новостью.
— Да, да, сожрут, — решительно повторил Бридько, — потому что, дорогой Егор Семенович, на днях принимаем в лаву второй горный комбайн. Ясно? К тому же заменяем рештаки мощными скребковыми конвейерами. Так что лаву будут двигать одни механизмы. Ну как, справишься с угольщиками?
— Вон оно что, — озадаченно протянул проходчик. — В таком случае, Иван Иванович, подавай-ка и нам горнопроходческую машину помощнее, иначе наше дело действительно труба.