Дорогой притворщик
Шрифт:
Это было так непохоже на детские рисунки школьниц и даже на пейзажи, висевшие в рамах на стенах богатых домов, которые он когда-то посещал, что Гейбриел долго в молчании смотрел на картину.
– Тебе не нравится? – нерешительно нарушила тишину Цирцея.
– Я думаю, это замечательно, – совершенно честно ответил он. – Цирцея, у тебя дар, редкий дар.
Неудивительно, что Психея стремилась найти для девочки хорошего учителя. Такой талант надо поддерживать и развивать. Он не сомневался, что Цирцея не откажется от своей живописи без борьбы, но если этот бесчувственный
– Я смотрю на эту картину и чувствую, что пришла весна. Вся картина говорит о пробуждении, распускаются цветы, зеленеет листва, светлеет небо и возвращается надежда, – медленно заговорил он.
– Да, – серьезно подтвердила порозовевшая от удовольствия Цирцея. – Ты все правильно понял. Может быть, когда я закончу, я подарю ее тебе, чтобы ты повесил ее на стену.
Ее слова неожиданно тронули его.
– Я буду дорожить ею, хотя не уверен, что у меня будет стена, на которую я мог бы ее повесить, по крайней мере – пока.
– Когда вы с Психеей поженитесь, – начала она и замолчала, взглянув на мисс Теллман, занявшую свое обычное место в уголке. Цирцея понизила голос: – Иногда я забываю, что все это игра.
Дверь открылась, и в комнату заглянула Психея. Ее лицо омрачилось, когда она увидела Гейбриела.
– Вот вы где, – сказала Психея. – Я хотела бы с вами поговорить, лорд Таррингтон.
Он встал и поклонился Цирцее.
– Я с удовольствием побеседовал с тобой. Спасибо, что показала мне акварель.
Ему было приятно видеть изумление на лице Психеи. Они вышли из комнаты.
– Вы насильно заставили Цирцею показать вам картину? – с беспокойством спросила Психея. – Она очень редко показывает свои рисунки.
– Она сама предложила, – ответил Гейбриел, не скрывая раздражения. – Я не стал бы заставлять вашу сестру, дорогая мисс Хилл, и не в моих правилах угрожать детям.
Она покраснела.
– Простите, я не хотела…
– У вашей сестры необыкновенный талант, – сказал Гейбриел. – Теперь я понимаю, почему вам так хочется найти ей хорошего учителя.
Психея кивнула и после минутного колебания предложила:
– Пойдемте со мной. Раз уж вы видели последнюю картину, вам стоит посмотреть и на другие.
Не совсем понимая, чем вызвана эта перемена в ее отношении к нему, Гейбриел поднялся вслед за ней в мансарду. Войдя в заставленную вещами комнатку, она взяла со стола папку и развязала ленту.
– Эти рисунки она сделала после гибели наших родителей, – сдержанно сказала Психея, но Гейбриел видел, какого усилия ей стоило это спокойствие.
Он подошел ближе. В тусклом свете, падающем из маленького окошка, Гейбриел заметил, что эти рисунки были темнее и мрачнее тех, которые он только что видел. На них были изображены низкие темные облака, нависшие над мрачными холодными холмами и голой пустынной землей.
– Я вижу, – после долгого
– И я не хочу, чтобы она снова страдала…
– Более долгий, чем ее сестра, – закончил он.
– Что вы хотите этим сказать? – нахмурилась Психея.
– Я хочу сказать, дорогая мисс Хилл, что у вас в душе такой же гнев и обида, и они не находят выхода. У вашей сестры есть ее живопись. А у вас только ответственность за сестру и борьба с этим ненормальным Перси.
Лицо Психеи дрогнуло, и в глазах блеснули слезы.
– Я… вы очень проницательны… для игрока. Полагаю, определив настроение вашего противника, вычислив его слабости, вы без труда обыгрываете его.
На этот раз Гейбриел не обратил внимания на ее оскорбительные слова.
– Неужели никто не понимает вас? – с трудом сохраняя небрежный тон, спросил он. – Мне жаль, что вы столько пережили в одиночестве.
Психея прикусила губу, и он невольно протянул к ней руки. Гейбриел только хотел поддержать ее, помочь по-братски. О черт, зачем обманывать себя? Никаких братских чувств он не испытывал к этой холодной красавице, хотя и сочувствовал ей.
И она это знала. Психея взглянула на него расширенными от страха глазами.
– Я привела вас в это уединенное место не для того… то есть не надо неверно истолковывать мой поступок…
– О, ваш поступок вполне понятен, с этим я согласен. Но глубоко под ледяным панцирем прячется страсть. Вы можете обманывать весь мир, но я вижу вас насквозь, дорогая мисс Хилл.
– Перестаньте меня так называть, – растерянно пробормотала Психея.
Они стояли так близко, что он видел, как поднимается ее грудь, скрытая строгим платьем, и как бьется на виске голубая жилка.
– Как же мне вас называть? Психея, дорогая, любимая?
– Не надо доводить свою роль жениха до абсурда, – возразила она, но голос ее дрожал, а дыхание участилось.
– Это не роль, и впервые в жизни я не притворяюсь. – Прикосновение к ее губам словно обожгло Гейбриела, и дрожь пробежала по его телу.
Ее губы были мягкими и нежными. Психея закрыла глаза. Его настойчивый жаркий поцелуй заставил ее губы раскрыться, и Гейбриел почувствовал сладость ее рта. Он показал ей, каким бывает настоящий поцелуй.
Он забыл о том, что находится в пыльной мансарде, что где-то на улицах Лондона его поджидают убийцы, забыл обо всем, кроме того, что держит ее в своих объятиях.
Наконец Психея оттолкнула его.
– Я… вы не можете… я не такая, как ваши женщины легкого поведения, сэр!
Но Гейбриел давно научился понимать женщин и видел неуверенность в ее глазах.
– С меня довольно женщин легкого поведения, – усмехнулся он. – У меня были и благородные дамы, и женщины низкого происхождения. Я целовал красавиц на берегах южных морей, и они были счастливы в моих объятиях. Я никогда не принуждал женщину и не собираюсь делать это теперь. Но сейчас я желаю только одну ледяную принцессу, скрывающую свою страстность ото всех, даже от себя самой, но не от меня. Так кто же сейчас притворяется, прелестная моя Психея?