Дороже всех сокровищ (Золотое королевство)
Шрифт:
— А тебя не хватятся в Виндзоре?
Энни пожала плечами:
— Возможно. Но сегодня мне все равно, Эван.
Ее решение провести с ним вечер пробудило в нем желание, но Эван подавил его. В кухне Энни нашла вино, большую головку сыра, изюм, орехи, соленые черные оливки из Италии. Она накрыла на стол и села на скамью.
Эван залпом опорожнил бокал.
Энни потягивала свое вино, не торопясь.
— Я не голодна.
— Я тоже.
Эван медленно встал из-за стола и снял с ее головы чепец.
— Боже мой, — прошептал он, увидев рассыпавшиеся по плечам
От Энни исходило благоухание роз. Роскошный водопад медных кудрей на ощупь походил на шелк.
— Ах, Энни, — со вздохом произнес он. — Любить тебя — безнадежно.
Отстранившись, она посмотрела ему в глаза:
— Там, где есть любовь, должна быть и надежда.
Он склонился над ней и поцеловал в лоб:
— Ты знаешь, почему я так говорю, дорогая.
— Ты считаешь, я не обдумала последствия ночи с тобой? — ее рука опустилась на шнуровку корсажа. — Если я не позволю тебе любить меня… я себе этого никогда не прощу.
Шнуровка распустилась, и корсаж упал на пол.
Эван застонал. Зарывшись руками в золото ее волос, он запечатлел на ее губах поцелуй, в который вложил всю силу страсти, уже много лет не отпускающей его. Он понимал, что играет судьбой целой нации, но сейчас хотел об этом думать еще меньше, чем она.
Он отстегнул ее рукава и бросил на пол к корсажу. Туда же последовали и юбки. Теперь Энни стояла перед Эваном в одной сорочке простого покроя, сшитой из белого батиста. Вырез ее украшала вышивка шелковой нитью. Энни выглядела беззащитной и до боли в сердце юной. Сквозь тонкую ткань вырисовывалась маленькая грудь с розовыми упругими сосками. Волосы волнами ниспадали до пояса. Он был рад, что девушка прятала их под головным убором. Ее красота вызывала в нем острое чувство ревности, которое он гасил только мыслью о том, что Энни в сорочке, с рыжим великолепием распущенных волос предназначалась исключительно ему, и никому другому.
Он взял ее за руку, словно приглашая на танец:
— Давай поднимемся наверх.
Щеки девушки вспыхнули. Она молча кивнула и первая пошла по лестнице. Держа в руке бокал с вином, Эван последовал за ней. В комнате их ждала небольшая, но уютная, накрытая толстыми одеялами постель, расстеленная на тюфяке. Сквозь щели в полу мерцало пламя камина. Крыша была низкой, и им пришлось опуститься на колени. В тесноте помещения Эван тихо выругался.
— В чем дело? — спросила она.
— Да этот дом! Такое должно происходить в элегантном будуаре или спальне огромного замка. Ты создана не для того, чтобы тебя любили на чердаке, — сказал он.
— Это не имеет никакого значения, — упрямо прозвучало в ответ.
Эван благодарно поцеловал ее и начал раздеваться. Сбросив камзол, затем сапоги и брюки, он остался в свободной рубахе. Энни в ожидании наблюдала за ним. Его объял трепет. Дрожащей рукой он взялся за тесемку ее сорочки. На груди у девушки на кожаном шнурке висело золотое кольцо.
Эван взял его в руку. В отблеске огня гладкий рубин замерцал. Он прочел слова, выгравированные с обратной стороны, и сердце его едва
— Оно принадлежало королю Генриху VIII?
— Да, он подарил его моей бабке, донне Габриэле, а потом от отца оно перешло ко мне, — Энни забрала кольцо из его рук, и оно снова легло в ложбинку на ее груди. — Не беспокойся, Эван, я никому не показываю его.
Она в ожидании поцелуя закинула лицо, но он отпрянул.
— Боже, Энни! — прошептал Эван. — Ты внучка короля. То, что мы делаем, по закону приравнивается к государственной измене.
— Только если нас уличат в этом. Эван, прошу тебя… — она сбросила сорочку с плеч. Та легким облаком легла у ее ног.
Тело Энни цвета слоновой кости имело изысканные формы. Розовые кораллы сосков от холода ли, или от ожидания — он не знал — напряглись.
Отбросив прочь сомнения и дав наконец волю чувствам, Эван прижал руки к ее груди. Нежное тепло ее тела вызвало прилив мучительного жара в чреслах.
— Мой Бог, Энни, — прошептал он. — Твоя красота смущает меня.
Она улыбнулась:
— Это твоя любовь делает меня прекрасной для тебя.
Она потянулась к подолу его рубашки.
От ее прикосновения его словно обожгло огнем. В то же время он почувствовал внезапную холодность и нерешительность.
Взяв ее руки в свои, он произнес:
— Нет, Энни, мне лучше остаться так. Даже твоя любовь не сделает меня красивым, а я не хочу оскорблять тебя своим уродством в такой момент.
В ее глазах вспыхнул гнев:
— Ты думаешь, моя любовь настолько слаба, что я могу потерять ее, взглянув на тебя?
— Но я… весь в шрамах, — сказал он.
— Мне все равно. Ты прекрасен для меня, со шрамами или без них, — она сняла его рубаху через голову и обвила его руками. Когда пальцы ее ощутили уплотнения и борозды на глянце кожи, она перестала даже дышать.
— Кто это сделал? Оуэн?
Эван кивнул.
— О Боже, любовь моя, — в голосе ее слышались слезы. — А я не могла никак взять в толк, что значит «мальчик для битья». Когда я спросила об этом Оуэна, он сказал, что ты был просто его товарищем, вы вместе учились.
— Так оно и было. Но наказания приходились только на мою долю.
По ее щеке скатилась слеза.
— Боже мой, но как же твой отец, Эван, мог позволить маленькому мальчику служить Перроту таким образом? Никакие уроки не стоят…
— Ш-ш-ш… — Эван слизнул слезинку. — Мой отец ничего не знал. Он думал, что мы товарищи по играм. А шрамы я скрывал от него.
— Зачем? Он бы не стал заставлять тебя работать у Оуэна, если бы знал правду.
— У нас не было ни гроша, Энни. Мне нужны были эти деньги.
— Но ведь ты был маленьким ребенком, — прошептала она. Тон ее голоса тронул его. — Почему судьба так жестоко обошлась с тобой? Дети не должны испытывать то, что выпало на твою долю.
— Все уже позади, любовь моя. А теперь, может быть, мне надеть рубаху снова… — он не успел договорить. Она скользнула за его спину и принялась волосами ласкать его постыдные шрамы. На смену им пришли руки и губы. Эван замер. Сладостная мука ее ласк вызвала дрожь во всем теле.