Досье «ОДЕССА»
Шрифт:
К тому времени о действиях израильских террористов стали писать газеты ФРГ. Разразился скандал. А второго марта молоденькой Хайди Гёрке, дочери профессора Поля Гёрке, зачинателя производства насеровских ракет, жившей в ФРГ, позвонили в ее фрайбургскую квартиру, предложили встретиться в швейцарском отеле «Три короля» у самой границы с Германией.
Хайди сообщила обо всем полиции ФРГ, те предупредили швейцарцев, которые установили в номере, где должна была состояться встреча, подслушивающее устройство. На встречу пришли двое мужчин в черных очках, они настоятельно просили Хайди и ее младшего брата уговорить отца вернуться из Египта
Суд прошел хорошо. Профессор Йокклек, выступавший свидетелем, рассказал о боеголовках с бубонной чумой и радиоактивными отходами, и джинн был выпущен из бутылки. Пытаясь спасти положение, израильское правительство воспользовалось судебным процессом, чтобы разоблачить планы египтян совершить геноцид. Судьи пришли в ужас и оправдали обвиняемых.
Изменилось положение и в израильском правительстве. Хотя канцлер Аденаэур лично обещал Бен-Гуриону приложить все силы, чтобы воспрепятствовать участию немецких ученых в постройке египетских ракет, скандал унизил израильского премьера. Он гневно отчитал Иссара Хареля за превышение данных ему полномочий. Харель тут же подал в отставку. К удивлению генерала, Бен-Гурион принял ее, еще раз подтвердив, что в Израиле незаменимых нет, включая самого шефа разведки.
В тот вечер, 20 июня 1963 года, у Иссара Хареля был долгий разговор с близким другом, генералом Мейром Амитом, тогдашним главой военной разведки. Генералу Амиту врезалось в память и содержание разговора, и напряженное, гневное лицо родившегося в России бойца по прозвищу Иссар Грозный.
– Должен сообщить тебе, мой дорогой Мейр, что отныне Израиль мщением не занимается. Его заменила дипломатия. Я подал в отставку, и ее приняли. Я просил назначить своим преемником тебя, и, по-видимому, они согласятся.
Министерский комитет, наблюдающий в Израиле за действиями разведки, и впрямь согласился. В конце июня генерал Мейр стал главой «Моссада».
Однако пробил и час Бен-Гуриона. «Ястребы» в правительстве страны, возглавляемые Леви Эшколом и министром иностранных дел Голдой Мейр, заставили его подать в отставку, и 26 июня 1963 года премьером Израиля стал Эшкол. А Бен-Гурион, качая от негодования головой, отправился в родной киббуц. Впрочем, членом кнессета он остался.
Новое правительство выжило Бен-Гуриона, однако Иссара Хареля не вернуло. Очевидно, там посчитали, что Мейр Амит будет послушнее вспыльчивого Хареля, который к тому же пользовался в израильском народе любовью почти легендарной и гордился этим.
Не отменило новое руководство и последние распоряжения Бен-Гуриона. Установка генералу Амиту оставалась прежней – избегать в ФРГ скандалов, связанных с немецкими учеными-ракетчиками. Потому за неимением лучшего Амит набросился на тех, кто уже переехал в Египет.
Их поселили в Меади, в десяти километрах от Каира, на берегу Нила. В маленьком городке, совершенно очаровательном, если бы не бесчисленная охрана, превращавшая жизнь немцев почти что в тюремное заключение. Подобраться к ним Амит решил через своего главного человека в Каире, владельца школы верховой езды Вольфганга Лютца, который с сентября 1963 года рисковал головой ежедневно и через шестнадцать месяцев попался.
А
Д-ру Йозефу Айзику, например, пришло письмо, где удивительно точно описывались его дети, жена и работа, а потом предлагалось вернуться в ФРГ. Подобные послания получили и остальные ученые. 27 сентября пришедшее д-ру Кирмайеру письмо взорвалось у него в руках. Для многих ученых это стало последней каплей. В конце месяца д-р Пильц покинул Каир, взяв с собой и несчастную фройляйн Венду.
За ним последовали другие, и взбешенные египтяне были не в силах их удержать – ведь им не удалось защитить немцев от писем с угрозами.
Человек, ехавший на заднем сиденье лимузина в то чудесное зимнее утро 1963 года, знал, кто автор этих писем. Их отправил его агент Лютц, якобы пронацистски настроенный немец, живший в Египте. Но знал Харель и нечто другое, подтвержденное сведениями, полученными несколько часов назад. Генерал вновь пробежал взглядом по раскодированному донесению. В нем бесстрастно сообщалось, что в лаборатории инфекционных болезней Каирского медицинского института выделен крупный штамм возбудителей бубонной чумы, а бюджет лаборатории увеличен в десять раз. Сомневаться не приходилось: несмотря на то, что суд в Базеле подмочил международный престиж Каира, египтяне от своего замысла уничтожить Израиль не отказались.
Если бы Гоффманн проследил за Миллером, то поставил бы ему высший балл за нахальство. Прямо из кабинета главного редактора Петер спустился на пятый этаж и заглянул к Максу Дорну, корреспонденту, освещавшему в «Комете» судебные процессы.
– Я только что беседовал с Гоффманном, – заявил он, усевшись перед Дорном, – и теперь хочу выяснить кое-какие подробности. Поможешь?
– Конечно, – согласился Дорн, уверенный, что Миллер договорился о новой работе.
– Кто у нас в стране расследует военные преступления?
– Военные преступления? – Вопрос застал Дорна врасплох.
– Да. Какая организация выясняет, что происходило в занятых нами во время войны странах, разыскивает и наказывает виновных в массовых убийствах?
– Теперь ясно. В принципе этим занимаются федеральные отделы генеральной прокуратуры.
– Значит, специального ведомства нет?
Дорн развалился в кресле, с удовольствием заговорил о деле, на котором уже собаку съел:
– Западная Германия делится на шестнадцать земель. В каждой есть столица и федеральная прокуратура, а в ней – отдел, занимающийся расследованием преступлений, совершенных во времена фашизма, так называемый ОГП. За каждой землей закреплена для расследования своя территория бывшего рейха или завоеванных стран.
– Например?
– Скажем, все преступления, совершенные фашистами в Италии, Греции и Польской Галиции, расследуются в Штутгарте. Крупнейший лагерь смерти Аушвиц – юрисдикция Франкфурта. В Дюссельдорфе занимаются концлагерями Треблинка, Хелмно, Собибор и Майданек, а в Мюнхене – Бельзеном и Флоссенбургом. И так далее.
Миллер записал все это и спросил:
– А где должны расследовать преступления, совершенные в Прибалтике?
– В Гамбурге, – быстро ответил Дорн. – Вместе с преступлениями в Данциге и Варшаве.