Доспехи из чешуи дракона
Шрифт:
– Да как ты мог?! Ну, как, как до такого можно было додуматься?! – в очередной, в пятый или шестой по счету, раз завел любимую песню занудливый эскулап: – В графстве мор, а ты затащил меня на телегу дохлого мужика, да еще сам в его шмотки обрядился! Он же со стороны замка ехал, а вдруг он из одной из тех деревень?!
– Возможно, но не факт, – уклончиво ответил Шак, уже уставший оправдываться и спорить с крикливым смутьяном.
Семиун самозабвенно орал и не слушал аргументов оппонента. Он просто не дал Шаку ни разу довести его речь до конца. Как только бродяга открывал рот, лекарь принимался ругаться неизвестными простому народу словами: «дезинфекция», «инкубационный период», «латентная фаза», «микротельца»
– Послушай, ты, сын пробирки и старых щипцов, ты еще долго меня доставать будешь?! Я заразы всякой пуще тебя боюсь, но уже сказал, мужик не от «анъфьекции» помер, а от амулета, – возница знал, как правильно произносится мудреное слово, но специально искорежил его, чтобы придать своему выступлению легкий налет пренебрежительности и сарказма. – Кроме вшей я от его портков ничего не подцеплю, да и сомнительно, чтоб они у него водились. У них ведь, тварей примитивных, «анкубацийонного» времени нет, они, как жрать захотят, так и кусают!
– Только неучи верят в силу амулетов, – невозмутимо стоял на своем Семиун, а потом так же спокойно, как будто невзначай, добавил: – Самострел убери, все равно же не выстрелишь, а держать тяжко, поди…
– Ничего, сдюжу, – произнес Шак, но оружие все же опустил.
Тяжелая, примитивно сляпанная штуковина уже сыграла свою роль. Она заставила Семиуна перестать кидаться беспочвенными обвинениями и превратиться из беснующегося самодура-оратора во внимательного слушателя, по крайней мере, бродяге так показалось.
– Сила у амулета есть, но она не в том, в чем ты думаешь, – Шак осторожно развернул камзол и показал партнеру маленький, блестящий кругляш с серо-зеленоватым камнем посередине и таинственными знаками по краям. – Это не просто амулет, не одна из множества безделушек, что продают на дорогах шарлатаны вроде меня. Это амулет, точнее, родовой оберег далерского шамана. У далеров, это довольно многочисленное племя дикарей, обитающее в лесах правобережья Удмиры, собственность шамана считается священной, ее никто не имеет права брать в руки, кроме самого ведуна и его старшего сына – преемника. На амулет наложено проклятие, каждый, нарушивший запрет, умирает страшной, мучительной смертью.
– Бред, проклятий не существует, – возразил Семиун, но уже окончательно и бесповоротно перехвативший инициативу в разговоре шарлатан подал ему знак замолчать. – В зависимости от того, что ты под этим словом понимаешь. Если проклятие, кара небес, то совершенно с тобой согласен. Однако мы столкнулись с совершенно иным явлением. Видишь этот камень в середине?! Далеры называют его «аракором», а научного названия наверняка нет, поскольку здесь он не встречается. У него есть очень интересное свойство. Если его подставить под лучи солнца, то он становится влажным и при этом выделяет яд, смертельный как для человека, так и для любого иного живого существа.
Шак осторожно взял в руки камзол и поднес его ближе к Семиуну, показывая, что поверхность камня покрылась испариной, а под амулетом, на толстой ткани камзола, появилось малюсенькое, желтоватое пятно.
– Яд выделяется довольно быстро, почти мгновенно впитывается в кожу, но действует не сразу. Похитивший амулет шамана умирает лишь через час, притом последние минуты проводит в ужасных муках.
– А как же сам шаман до него дотрагивается? – удивился лекарь, заинтригованный услышанным и искренне поверивший в рассказ шарлатана.
– Против всякого яда всегда найдется противоядие. Тебе ли этого не знать? – Шак осторожно завернул камень в камзол и засунул его под тюк
– А ты-то об этом откуда знаешь, да еще в таких подробностях? Неужто бывал на правом берегу? – глаза Семиуна прищурились, отчего юноша стал походить на армейского интенданта, заподозрившего своего нерадивого помощника в растрате казенного харча и злоупотреблении жемеловой водкой из неприкосновенного запаса.
Такая реакция рассмешила бродягу, поэтому он ответил не очень грубо, со скидкой на юношескую глупость:
– Бывал, но это не твое дело и уж никак не связано с погоней за колдуном. Надеюсь, ты теперь перестанешь блажить и больше не будешь драть горло, оповещая округу, что мы низко павшие мародеры, обобравшие мертвеца? Смотри, кто услышит, так вмиг наследнички набегут. Охотников присвоить чужих лошадок полно до жути!
Давая понять, что разговор окончен и он больше не хочет выслушивать обвинения в легкомыслии и невежестве, Шак повернулся к Семиуну спиной, а лицом к лошадиным крупам, по которым тут же звонко шлепнул ладонями. Нужно было спешить, побыстрее добраться до первого поселения или лучше корчмы, чтобы продать присвоенное добро. Раскатывать на чужой телеге не грех, тем более если законный хозяин помер, но большая глупость! Односельчане мужика могли узнать и воз, и лошадок, и в этом случае, если очень– очень повезет, их обвинят лишь в воровстве, а не в убийстве. Охранная грамота была безвозвратно утеряна, а деревенский люд прост и не любит по пустякам беспокоить уважаемых судей. Подозреваемых просто забьют на месте, забьют всем селением, а потом скинут трупы в компостную яму. Шак знал суровые нравы деревенщин, поэтому и спешил продать все сразу: и воз, и лошадок, и остатки товара в тюках, притом не важно, за какие деньги. Он был готов пойти на сделку с первым же встречным, если, конечно, тот не обнаглеет и не захочет прикупить уж совсем задарма.
– Странно, а как мог амулет далерского шамана оказаться на нашем берегу? – после пятиминутного молчания и тщательного обдумывания полученных сведений подал голос Семиун.
– А я почем знаю? – пожал плечами Шак. – Вряд ли мужик торговал с дикарями шкурами. Во-первых, коровы на том берегу не водятся, а во-вторых, далеры воинственны, чужаков не любят и с самого него шкуру спустили бы, чтоб на боевой тамтам натянуть.
– Так как же тогда? – не унимался дотошный юноша.
– А вот так…ехал мужичок, ехал, в город к кожемяке товар вез, а тут глядь, прям на дороге тело дохлого шамана и валяется…
– Прямо-таки шамана? – усмехнулся Семиун, считавший, что старший товарищ над ним просто издевается.
– Я бы сказал по-другому: «…рямо-таки и валяется!» – произнес Шак и, остановив лошадей, показал пальцем на тело мертвого человека в звериных шкурах, лежащее на обочине.
Бледное лицо Семиуна вытянулось и приобрело легкий зеленоватый оттенок. Полевых лекарей не испугать видом мертвеца, пусть даже и обезображенного. Парень не был исключением из этого правила, причина его замешательства и даже страха крылась в совсем ином. Неприятно ощущать себя актером в театре абсурда, когда привычный мир рушится, почти догматичные представления летят в тартарары и происходят вещи, мягко говоря, невероятные. Как дикарь с правобережья мог оказаться по эту сторону Удмиры, да еще за несколько миль от берега? Если же верить словам Шака, то это был не какой-то странствующий изгой, а настоящий шаман, человек в племени уважаемый и почитаемый, как божество. Далеры осмелились переправиться через реку? Началась война с дикарями? Но почему тогда на дороге так тихо, почему в округе не видно следов их присутствия?