Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга
Шрифт:
Но почему же ему так плохо?
Потому что это не его война.
Пройдет достаточно времени, и дедуся узнает, что предсказание, которое он с презрением отверг, было чистейшей правдой. В свое время дедуся узнает, что французская благодарность, на которую рассчитывали после лозунга «Лафайет, мы здесь!», была забыта и сменилась припевом «Pas un sou a l'Amerique!». Британская благодарность будет такой же. Между нациями благодарности нет и никогда не было. Это я сочувствую немцам? На кой черт они мне сдались, дедуся? Нет! Самое сердце немецкого
Но ни дедусе, ни Морин незачем знать об этом. Нечего даже пытаться объяснить им что к чему. Самое лучшее в будущем то, что оно всегда неизвестно. Хорошо, что Кассандре никогда не верили. Разве для него важно, чтобы два человека, не имевшие никакого представления о том, что известно ему, поняли, почему он счел эту войну бесполезной?
Да, именно так. Именно их мнение чрезвычайно важно для него. Лазарус ощутил слева под пиджаком легкую тяжесть пистолета. Это средство должно защитить его золото — тот самый металл, который он в грош не ставит. А еще с его помощью можно поставить точку…
Прекрати дурить, глупец. Ты не хочешь умирать, ты просто хочешь оправдаться перед дедусей и Морин… главным образом перед Морин.
Призывной пункт оказался в главном почтамте. Было уже поздно, но он еще работал и снаружи вилась очередь. Лазарус заплатил доллар старому негру, чтобы тот посидел в его машине; предупредил, что на заднем сиденьи лежит саквояж, обещал еще один доллар, когда вернется, но не стал говорить о том, что в саквояже и жилет с деньгами, и пистолет. Лазаруса больше не беспокоили ни деньги, ни машина — пусть украдут. Он встал в очередь.
— Имя?
— Бронсон Теодор.
— Имеешь боевой опыт?
— Нет.
— Возраст? Нет, дату рождения. И постарайся, чтобы она была до 5 апреля 1899 года.
— 11 ноября 1890 года.
— Что-то не похоже — ну да ничего. Возьми эту бумагу и выйди в ту дверь, там найдешь вещмешок. Будешь носить в нем цивильную одежду. А эту бумажку отдай кому-нибудь из докторов и делай все, что они тебе велят.
— Благодарю вас, сержант.
— Свободен. Следующий.
Доктору в военной форме помогали шестеро в гражданской одежде. Лазарус правильно прочел карточку Снеллена, но доктор его как будто не слушал — похоже, здесь ни на что особого внимания не обращали. Отказали лишь одному мужчине, у которого, на взгляд Лазаруса, была последняя стадия чахотки.
Только один из врачей честно пытался отыскать какие-нибудь дефекты. Он заставил Лазаруса наклониться, раздвинул его ягодицы, поискал грыжу, заставил покашлять, а потом ощупал живот.
— А что это твердое справа?
— Не знаю, сэр.
— Тебе вырезали аппендикс? Ага — вот шрам. Я его скорее чувствую, чем вижу, он едва заметен. У тебя был хороший хирург; вот
— Благодарю вас, доктор.
— Не стоит, сынок. Следующий.
— Подымите правые руки и повторяйте за мной… Вот вам повестки. Чтобы все были на станции завтра утром к семи. Предъявите повестку сержанту. Он скажет, куда идти. Если кто-то потеряет повестку, все равно приходите… Иначе дядя Сэм станет вас разыскивать. Ну и все, ребята, теперь вы солдаты. Выходите в ту дверь.
Машина стояла на месте. Старый негр вылез из нее.
— Все в по'ядке, капитан?
— Безусловно, — радостно подтвердил Лазарус, вынимая долларовую бумажку. — Только не капитан, а рядовой.
— Значить, вас взяли. Тада я не могу заб'ать этот долла'.
— Почему? Он мне не нужен — теперь за мной будет приглядывать дядя Сэм, он обещал мне двадцать один доллар в месяц. Вот тебе еще один, купи джину и выпей за здоровье рядового Теда Бронсона.
— Так я и сделаю, капитан… то есть 'ядовой Тед Бронсон. У меня белый билет… получил еще до того, как вы 'одились. Знаете, забы'айте-ка свои деньги и лучше повесьте там кайзе'а.
— Попробую, дядюшка. Хорошо, бери пять долларов, неси в церковь — и пусть за меня хорошенько помолятся.
— Ну… 'азве что так, капитан-'ядовой.
Лазарус катил к югу от Мак-Джи и ликовал. Не обращай внимания на досадные мелочи, наслаждайся жизнью. «Кэти, прекрасная Кэти…»
Он остановился у аптеки, подошел к табачному прилавку, приметил полупустой ящик с белой совой и купил оставшиеся сигары вместе с ящиком. Потом приобрел упаковку ваты, пластырь и — непонятно зачем — самую большую и красивую коробку конфет.
Машина стояла под фонарем. Он не стал трогаться с места, сел на заднее сиденье, достал из саквояжа жилет и перочинным ножиком начал распарывать его, не опасаясь, что его увидят. Пяти минут хватило, чтобы уничтожить результаты многочасового портняжного труда: тяжелые монеты звякая падали в ящик из-под сигар. Он прикрыл их ватой, закрыл ящик и обмотал пластырем. Изрезанный жилет, пистолет и билет на запад отправились в канализационный люк, а с ними канула и последняя из тревог Лазаруса. Он улыбнулся, встал и смахнул пыль с коленей. Сынок, ты стареешь — ничего удивительного, если жить так осторожно!
И он с легким сердцем поехал на бульвар Бентон, не обращая внимания на то, что в городе скорость была ограничена семнадцатью милями в час. Увидев, что на первом этаже дома Брайана Смита еще горел свет, он обрадовался: ему не хотелось никого будить. Прихватив сигарный ящик, шахматы и коробку с конфетами, он поднялся по ступенькам. Едва он подошел к двери, как в портике зажегся свет. Брайан-младший открыл дверь и выглянул.
— Дедуся, это мистер Бронсон!
— Поправочка, — решительно сказал Лазарус. — Пожалуйста, скажи деду, что прибыл рядовой Бронсон.