Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга
Шрифт:
— Как ты осмелилась? — хрипло прошептал Лазарус.
Она тихо ответила:
— Я поняла, что не могу иначе. Здесь я рискую гораздо меньше, чем под каштаном. Когда у нас кто-нибудь гостит, дети никогда не спускаются ночью вниз. Возможно, отец что-то подозревает, но именно поэтому никогда не станет проверять. Не беспокойся, дорогой. Возьми меня. Немедленно.
Так он и сделал.
Она блаженно вздохнула и, обнимая его руками и ногами, шепнула ему на ухо:
— Теодор, ты так напоминаешь моего мужа, что я с нетерпением жду окончания войны, чтобы рассказать ему о тебе.
— Ты
— Обожаемый Теодор, конечно, я сделаю это. Кое-что из того, что говорила тебе сегодня, смягчу, а кое о чем умолчу. Брайан не требует, чтобы я признавалась ему во всем. Но подобное его не смущает; мы уладили этот вопрос еще пятнадцать лет назад. Он действительно доверяет моему суждению и вкусу. — Она очень тихонько хихикнула ему в ухо. — Мне стыдно, что так редко приходится в чем-то признаваться, ведь он любит слушать о моих приключениях. И велит мне рассказывать о них снова и снова, словно перечитывает любимые книги. Мне бы хотелось рассказать ему обо всем прямо завтра. Но я не стану этого делать. Но все запомню.
— Он приедет завтра?
— Завтра. К концу дня. И вряд ли даст мне уснуть. — Она улыбнулась. — По телефону он велел мне л. в. п. и. у. р. н., чтобы он мог р. м. с. н. о. Это означает «лечь в постель и уснуть, раздвинув ноги», чтобы он мог «разбудить меня самым наилучшим образом». Но я только делаю вид, что сплю, несмотря на то что он всегда старается прокрасться в комнату тихо-тихо. — Она хихикнула. — А потом мы с ним играем. Когда он «таким образом» будит меня, я делаю вид, что просыпаюсь, и произношу имя, но не его имя. Я постанываю: «О, Альберт, дорогой, я думала, что ты никогда не придешь!» — или что-нибудь в этом роде. А потом наступает его очередь; он говорит что-то вроде: «Это Буффало Билл, миссис Молли [38] , молчи и принимайся за дело». Тогда я умолкаю, и мы начинаем трудиться, не произнося ни слова.
38
Молли — имя, обозначающее проститутку.
— Великолепно, миссис Молли. Это лучшее, на что ты способна?
— Я стараюсь изо всех сил, Буффало Билл. Но сейчас я так возбуждена, что плохо соображаю и, возможно, что-нибудь напутала. Хотелось бы повторить. Вы не намереваетесь предоставить мне такую возможность, сэр?
— Только если ты пообещаешь не очень стараться. Если это не лучший пример твоих трудов, боюсь, лучший образец сразит меня наповал.
— Ты рассуждаешь, как мой муж, и даже на ощупь такой же, особенно в этом месте… И пахнешь, как он.
— А запах твоей кожи похож на Тамарин.
— В самом деле? А в постели я напоминаю ее?
(Тамаре известны тысячи способов, дорогая, но она редко прибегает к чему-нибудь необыкновенному. Любовь, моя милая, это не техника, это отношение к делу. Желание сделать кого-то счастливым и умение это делать. Но меня поразило твое владение техникой; на Искандаре за тебя дорого заплатили бы.)
— Напоминаешь. Но не это делает тебя похожей на нее, а отношение к делу. Тамара чувствует, что происходит в уме другого человека, и дает ему
— Значит, она умеет читать мысли? Тогда я не похожа на нее.
— Нет, Тамара не умеет читать мысли. Она чувствует другого человека и понимает, что ему нужно. И это не всегда секс. А у вас разве не бывает, что Брайану необходимо совсем другое?
— Конечно, бывает. Если он устал или понервничал. Тогда я сдерживаю свои желания и начинаю растирать ему спину и голову. Или просто обнимаю его и заставляю уснуть, чтобы проснувшись он мог разбудить меня «наилучшим образом». Если он не хочет меня, я не пытаюсь съесть его заживо.
— Нет, ты очень похожа на Тамару. Морин, когда Тамара лечила меня, то поначалу даже не пыталась лечь со мной в постель. Просто спала со мной в одной комнате; мы вместе ели и разговаривали — когда мне хотелось поговорить. А потом дней десять просто спала в моей постели, рядом со мной — и ночные кошмары перестали мучить меня. Но однажды ночью я проснулся, и Тамара молча отдалась мне. Мы занимались любовью всю ночь, а наутро я понял, что здоров. Моя душа перестала болеть.
Ты такая же, Морин… Ты тоже все знаешь и делаешь как надо. Я так тосковал по дому, меня так тревожила эта война — но все исчезло. Ты прогнала все мои тревоги. Скажи мне, что ты почувствовала в ту ночь, когда впервые увидела меня в своем доме?
— Влюбилась в тебя с первого взгляда… как глупая школьница. И хотела немедленно лечь с тобой в постель. Я тебе уже говорила об этом.
— А как по-твоему, что чувствовал я?
— Что? Да ты торчал от меня.
— Да, верно. А я думал, что никто ничего не заметил.
— Конечно, я не видела, как у тебя вздувались брюки или что-нибудь в этом роде. Теодор, для этого не нужно приглядываться. Мужчины смущаются так легко. Просто я видела, что ты ощущаешь то же, что и я — а я была возбуждена, как собачка-девочка в пору. То есть как сучка в пору — не хочу быть жеманной в постели. И когда ты взглянул на меня в гостиной — я сразу поняла, что мы нужны друг другу; ужасно смутилась и убежала на кухню, чтобы успокоиться.
— Ты убежала на кухню? Ты выплыла изящно и гордо, как парусник.
— Но парусник тот летел на всех парусах. Я взяла себя в руки, но успокоиться не смогла. Более того, все время, пока ты у нас был, мои груди болели. Но этого ты не заметил. Я боялась, что заметит отец и больше не пригласит тебя в гости — а мне так хотелось вновь увидеть тебя. Отец-то меня знает, он мне говорил. Он как-то сказал мне: надо принимать себя такой, какая ты есть, и любить себя, однако свою чувственность необходимо сдерживать. Я пыталась — но той ночью мне было очень трудно не выдать себя.
— Однако ты сделала это.
— Брайан тоже советует мне держать себя в узде. Но той ночью мне было так трудно, что я… Теодор, некоторые мальчики, а иногда и мужчины, при жестоком разочаровании занимаются… Ну… руками.
— Да. Это мастурбация. Мальчики говорят «спустить».
— Брайан тоже так говорит. А ты знаешь, что девушки и женщины тоже могут делать что-то вроде этого?
— Знаю. В том, что одинокий человек таким образом удовлетворяет себя, нет ничего страшного. Но это не заменяет секс.