Доставка удостоенных
Шрифт:
– Вы говорите, - оживился Лэнсинг, - что все мы принадлежим к различным культурам или даже к различным мирам, хотя насчет миров я не уверен.
Он сам был удивлен тому, что говорит, но если подумать, Энди Сполдинг всего несколько часов назад праздно рассуждал на подобные темы, хотя Лэнсинг и не придавал его болтовне никакого значения, как ему теперь припоминалось.
– Но ведь все мы говорим на английском, - заметила Мэри Оуэн.
– Во всяком случае, все понимают английский. Сандра, на скольких языках вы говорите?
– На четырнадцати.
– Лэнсинг сделал весьма точный намек на то, что с нами случилось, - сказал Генерал.
– Поздравляю вас, сэр, у вас довольно хорошее чутье. Все может обстоять не совсем так, как вы полагаете, но вы подбираетесь к истине. Что же касается нашего английского, то давайте порассуждаем об этом еще немного. У нас небольшая компания, и все владеют английским языком. Нет ли иных компаний: французских, латинских, греческих или испанских - небольших групп людей, собранных вместе только потому, что говорят на одном языке?
– Это чистая липа!
– воскликнул Пастор.
– Просто безумие предполагать или даже просто допускать ту мысль, каковую вы тут на пару выдвинули. Она противоречит всему, что известно о Небесах и Земле.
– То, что мы знаем о Небесах и Земле, - едко возразил Генерал, - это всего лишь попытка прикоснуться к истине. Мы не можем отмахнуться от факта своего пребывания здесь, а наше прибытие наверняка не согласуется с нашими прежними познаниями.
– Я думаю о словах мистера Лэнсинга...
– подала голос Мэри.
– Кстати, Лэнсинг, как вас крестили? Не можем же мы все время называть вас Лэнсингом.
– Меня зовут Эдуард.
– Благодарю вас. Я считаю, что предположение Эдуарда не лишено романтичности и даже кажется немного фантастическим. Но раз уж мы пытаемся понять, где мы, и почему находимся здесь, то вынуждены будем направить свои мысли в новое русло. Лично я инженер, и живу в высокоразвитом технологическом обществе. Любая мысль, выходящая за рамки знаний или лишенная солидной теоретической базы, действует мне на нервы. Но ни одна из известных мне методик не приводит к разумному объяснению. Возможно, кто-нибудь из присутствующих образован лучше и сумеет дать объяснение. А что скажет наш коллега робот?
– У меня тоже имеется техническое образование, но я не знаю никаких методов...
– Чего его спрашивать?
– перебил Пастор.
– Вы называете его роботом. Это слово легко срывается с языка, но если хорошенько подумать, то он всего лишь машина. Просто механическое приспособление.
– Вы чересчур далеко заходите, - возмутился Генерал.
– Я по случаю проживаю в мире, где уже много лет войну ведут механические приспособления, и притом порой с такой выдумкой, что она далеко превосходит человеческое воображение.
– Какой ужас!
– заметила поэтесса.
– Я полагаю, - спросил Генерал, - что под ужасом вы подразумеваете войну?
– А разве не так?
– Война - естественная функция человека. Расе, отвечающей за возникновение конфликта, присуща агрессивность и
– Но ведь люди страдают! Война - это гибель, это разрушенные надежды.
– В наши дни она стала игрой, как у многих доисторических племен. Индейцы Западного Континента считали войну игрой. Юноша не мог стать мужчиной, пока не прошел через первую схватку. Война является источником мужества и доблести. Бывали времена, когда чрезмерное усердие приводило к упомянутым вами результатам, но сегодня кровь почти не проливается. Мы играем в войну, как в шахматы.
– Посредством роботов, - уточнил Юргенс.
– Мы не называем их роботами.
– Наверно, вы называете их механизмами. Но эти механизмы обладают личностью и способностью мыслить.
– Это верно. Они хорошо сделаны, чудесно вымуштрованы. Они помогают нам не только воевать, но и разрабатывать операции. В моей команде изрядное количество механизмов. Их понимание военной ситуации во многих отношениях часто оказывается значительно глубже моего.
– А поле боя загромождено механизмами?
– Конечно, но мы стараемся спасти всех, кого удастся.
– Чтобы подремонтировать и опять послать в бой?
– Ну разумеется! В условиях войны все ресурсы расходуются с предельной скрупулезностью.
– Генерал, - заявил Юргенс, - лично я вряд ли захотел бы жить в вашем мире.
– А что там за мир у тебя? Если не хочешь жить в нашем, то расскажи нам про свой.
– Это миролюбивый мир. Добрый мир. Мы страстно любим своих людей.
– Что за жуть!
– заметил Генерал.
– Вы страстно любите своих людей. Своих людей?
– В нашем мире людей осталось совсем мало. Мы заботимся о них.
– Хоть мне это и по нутру, - сказал оправившийся от потрясения Пастор, - но я начинаю склоняться к мысли, что Эдуард Лэнсинг прав. Послушайте, становится очевидно, что все мы действительно прибыли из разных миров. Из циничного мира, который считает войну простой игрой...
– Это не простая игра, - возразил Генерал.
– Порой она бывает довольно сложной.
– Из циничного мира, - согласился Пастор, - который считает войну сложной игрой. Из мира поэтов и поэтесс, мира музыки и академий. Из мира, в котором роботы по доброте душевной заботятся о людях. А общество вашего мира, моя госпожа, таково, что женщина может стать инженером.
– А что в этом плохого?
– не поняла Мэри.
– Плохо то, что женщинам не положено быть инженерами. Они должны быть верными женами, рачительными домохозяйками, добрыми воспитательницами детей - такова естественная сфера приложения женских сил.
– В моем мире женщины бывают не только инженерами. Они бывают физиками, психологами, химиками, философами, палеонтологами, геологами, членами правления крупных корпораций, президентами престижных компаний, адвокатами и законотворцами, руководителями исполнительных служб. Разумеется, этот список исчерпывает далеко не все.