Достигая Прозрения
Шрифт:
– Профессор называет меня Аркаша.
– Арка-аша… – мягко проговорил Джетти, – вот это то, что надо! А почему ты называешь его "профессор"?
– Потому, что Иван Никифорович – профессор, а я – его ученик.
– Ученик и строгий профессор! Ах! Как это романтично! – Джетти медленно и несколько неприлично облизнул языком губы.
– Хотите – я познакомлю вас! Иван Никифорович известен во многих научных кругах. Время, проведенное в его компании для меня бесценно!
– Н-нет, не надо, я не любитель плеток и всяких там штучек…
– Не любитель чего?..
– Да бог с ним, с твоим профессором, давай
Аркадий вздрогнул и отстранился. Он не привык к таким фамильярностям, хотя здесь, похоже, такая форма общения была весьма распространенной. Тем не менее, Аркаша чувствовал некоторую неловкость. Кажется, он даже немного покраснел, и искал способ вновь перевести разговор на путешествия.
– С тобой так мило, – Джетти смотрел на него с легкой, мечтательной улыбкой, словно мысленно уже уносился в новое путешествие.
– Да, право, я тоже куда приятнее чувствую себя в компании таких же, как я, путешественников.
Им принесли напитки. Высокие бокалы, наполненные розовой жидкостью, где искрились тысячи золотистых пузырьков.
– Замечательно… это просто волшебный напиток. Как он называется? – Аркаша с восторгом сделал очередной глоток, наслаждаясь терпким ароматом. Казалось, он чувствует, как золотистые пузырьки преображают его уставшее тело. Как внутри разливается тепло, такое же золотистое и искрящееся, побуждая его к радости.
– Название… да что в нем проку! Лишь пустой звук. Это райский эликсир, что пробуждает наши чувства, страсти, он бередит и волнует. Остальное – лишь мишура, обертка, ведь мы – путешественники и должны смотреть в корень.
– О, да! – Аркаша чувствовал, как Джетти заражает его своим пламенем, и каждое слово рождало отклик в сердце.
Путешествия! Свобода, новые горизонты, новые люди, свежие идеи – но все это объединяет общая суть. И он должен научиться видеть ее! Все это будоражило и волновало. Смелость, рожденная страстью, кипела внутри. Кровь гудела в ушах, заглушая визгливую музыку. Аркадий Петрович был необычайно возбужден и чего-то хотел. Вот только не мог понять, чего именно, но был готов двигать горы и исследовать самые потаенные глубины.
Принесли новые бокалы. Аркаша преодолел стеснительность и впервые прямо взглянул на женщину этого мира. Было что-то необычайно завораживающее в вульгарной красоте ее почти обнаженного тела. Зрение Аркадия Петровича немного затуманилось, и он не мог рассмотреть ее лица. Но его взор утешал водопад пышных золотистых волос, лишь немного прикрывавших чудесную грудь. Хотелось прикоснуться к ней, потрогать яркие вишенки сосков… прильнуть к ней…
Аркадий покраснел, но был не в силах отвести от нее взгляд. Даже когда, чуть задев его бедром, она повернулась и удалилась, растворившись в многоликой толпе, он продолжал грезить ею. Не глядя, он схватил новый стакан и залпом осушил его.
Что-то обожгло его изнутри. Аркадий Петрович задохнулся и закашлялся.
– Какой ты горячий и нетерпеливый, мой милый, – похлопал его по спине Джетти. – Ведь это совсем другой напиток. Надо было смаковать по глоточку, пока его тепло по капельке вытесняет твое напряжение.
Джетти похлопывал уже чуть ниже, перейдя к ласковым поглаживаниям, но Аркадий Петрович не обратил на это внимания. Тело как будто перестало
– Давай уединимся, я хочу рассказать тебе о своей любви! – жарко шептал ему в ухо Джетти.
– Люб…бви к путешествиям? – Аркаша по-прежнему смотрел на сцену, все остальное сейчас перестало иметь для него значение.
– Да! К путешествиям! По самым укромным и потаенным уголкам твоего тела!..
Но этих слов Аркадий Петрович уже не слышал. Он поднялся и решительно направился к сцене.
Аркаша приближался к сцене, словно сквозь туман, но в то же время, ему казалось, что под ногами раскидывается алая ковровая дорожка. Он не замечал недоуменных лиц, не замечал, как пару раз на кого-то наткнулся, или кто-то наткнулся на него. Его обуревало желание. Он шел к своей цели.
Несколько шагов вверх на сцену, своего рода парение – и вот он над толпой, и должен поприветствовать их. Каждый раз, прикасаясь к музыкальному инструменту, он чувствовал себя причастным к священному таинству. Сейчас он – священнослужитель, а они – его прихожане.
Он заметил Ивана Никифоровича и помахал ему рукой. Профессор поднял в его честь бокал и вернулся к своему зеленокожему собеседнику.
– Чувак, ты чего?!
Аркадий обернулся и увидел возмущенно-удивленное лицо клоуна. Не задумываясь, он ухватил его за шутовской наряд и вышвырнул со сцены. Снизу послышался удар, шум, треск и стоны, но Аркадий Петрович даже не оглянулся в ту сторону. Он подошел к музыкальному инструменту, так мало походившему на привычный ему рояль. Но стоило коснуться нескольких клавиш, как чудесные звуки наполнили душу трепетом. Что еще надо в жизни?
Он сделал пару пробных упражнений, и музыка ответила ему с не меньшей страстью, чем испытывал сейчас он сам.
Аркадий Петрович слился с этим чудесным инструментом, стал его частью, послушным орудием великой гармонии. Звуки приходили к нему из самой глубины Вселенной, проходили через него и воплощались в дивную мелодию.
Он был счастлив и не замечал больше ничего вокруг.
8. У нас проблемы.
Нэйб скучал. Вдобавок, его немного подташнивало от сочетания местных напитков и музыки. И он уже несколько дней обходился без хааша. Может быть, причина дурного настроения была именно в этом, но Нэйб предпочитал винить в головной боли музыканта. За такое издевательство над Вагнером этого недоумка давно следовало пристрелить!
Нэйб прищурился, прикидывая, куда лучше выстрелить.
"Лучше всего по рукам. Точно! По рукам, и пусть себе живет, играть он больше не сможет". Он потянулся и почти вытащил пистолет.
– Нэйб!
От неожиданности Нэйб вздрогнул. В него целился охранник господина Карзога. Сам Карзог, брезгливо косился, спрятавшись за охранником. Его немного ассиметричное, упитанное, с отвисшими щеками лицо чуть уравновешивал длинный, загнутый вниз нос. Нэйба всегда раздражал этот нос. Он считал, что при таких деньгах, господин Карзог мог бы себе позволить не выглядеть таким уродом.