Достоин любви?
Шрифт:
— Пожалуй, я согласна, — сказала она, и голос у нее задрожал от сдержанного волнения.
Они вместе опустились на колени в прохладной траве. Лилии кивали им белыми, желтыми и коралловыми головками. Аромат цветов витал повсюду, воздух был нежен, как шепот, как кожа Рэйчел. Ласточки носились в небе у них над головой, в парке громким карканьем перекликались рассевшиеся на сучьях деревьев вороны. Себастьян расстегнул рубашку и снял ее одним стремительным движением вместе с сюртуком, сам улыбаясь своему нетерпению. Действия Рэйчел казались куда более
— Может, не надо все снимать? — задумчиво спросила Рэйчел, проводя пальцем по шелковой сорочке.
— Остаться одетыми?
— Ну… вдруг кто-нибудь придет? — Это была неплохая мысль, но Себастьян подумал, что она вряд ли оценит по достоинству, если он попросит ее остаться в одних чулках или башмаках. Нет, эти эротические изыски лучше отложить до другого раза.
— Коготок увяз — всей птичке пропасть, — бросил он, с вызовом глядя на нее, и начал расстегивать брюки.
Шаловливый блеск в ее глазах подсказал ему, что она уловила двойной смысл шутки.
Они обнялись, все еще стоя на коленях, с радостным нетерпением обхватывая друг друга руками. Себастьян заставил Рэйчел откинутьсяназад, страстно целуя, наслаждаясь упругим прикосновением ее груди, разминая ладонями крепкую округлую плоть ягодиц. Они опрокинулись на траву и покатились, поглощенные друг другом, не размыкая объятий. Руки Рэйчел были повсюду. Себастьян заметил в ее поведении новую, непривычную для нее смелость: она прикасалась к нему, требуя наслаждения и даря его с дерзким бесстыдством, составлявшим в его глазах самую суть обольщения. Он упивался ее страстностью, как самым редкостным даром, в сравнении с которым все те мелочи, что он сам ей дарил, казались просто жалкими.
Она притянула его к себе, торопя и призывая его без стеснения всем своим телом.
— Вот теперь я действительно дома, — изменившимся голосом прошептал Себастьян, овладев ею.
— Добро пожаловать домой, — ответила Рэйчел.
Ни один из них даже не улыбнулся двусмысленности: оба восприняли эти слова слишком серьезно. Они двигались вместе, охваченные единым порывом острого, почти пугающего наслаждения, и Рэйчел была так близка ему, что Себастьян уже не различал границ между их телами. «На этот раз, — мысленно обещал он ей, крепко обнимая ее и отдавая все, что мог дать. — На этот раз, дорогая моя».
Но у нее по-прежнему ничего не получалось.
Ее тело судорожно изгибалось дугой, так и не достигая желанного освобождения.
— Ну же, давай, — хрипло уговаривал Себастьян.
Он поглаживал ее осторожно и легко, прислушиваясь к ее вздохам и стонам, чтобы понять, какие ласки доставляют ей наибольшее наслаждение. Рэйчел не могла заставить себя заговорить, поэтому он вынужден был спрашивать:
— Так тебе нравится? А так?
Наконец Себастьяну пришлось сдаться. Все его мышцы были напряжены и слегка дрожали, когда он вытянулся рядом с ней и поцеловал ее убитое горем, мокрое от слез
— Прости, — прошептала она, обнимая его. Улыбаясь, он повернулся на бок.
— Прости, — повторила Рэйчел. Себастьян сел, глядя на нее и задумчиво поглаживая ее живот. Она выглядела несчастной, пристыженной и разочарованной.
— Ты ведь доверяешь мне, правда? — спросил он, и она тотчас же кивнула в ответ. — Ты уверена?
— Да, я уверена.
Потянувшись за отброшенными в сторону брюками, Себастьян нащупал в кармане складной нож. Когда он открыл лезвие, Рэйчел взглянула на него расширенными, но не от страха, а от удивления, глазами. Он усмехнулся в ответ на невысказанный вопрос.
— Нет, я не собираюсь тебя убивать. Ингибиция не преступление и смертной казнью не карается.
— Так называется моя болезнь?
Он наклонился и поцеловал ее в живот.
— Ты ничем не больна.
Цветы стеной окружали их любовное гнездышко. Себастьян срезал три белые лилии у самого основания длинных тонких стеблей. Сорвав головки, он положил два цветка ей на груди, а третий, венчиком вверх, разместил между бедер. Рэйчел застенчиво улыбнулась, а он рассмеялся от радости, видя ее улыбку, потом отбросил нож и начал сгибать длинные стебли, надламывая их дюйм за дюймом сверху донизу, но не разрывая, пока у него не получились три длинных и гибких отрезка травянистого шпагата.
— Дай-ка мне свою руку.
Рэйчел выждала миг, равный одному биению сердца, потом медленно протянула ему правую руку. Обхватив ее запястье концом одного из размочаленных стеблей, Себастьян сделал и затянул петлю.
— Теперь другую.
На этот раз она медлила дольше, ее глаза затуманились сомнением.
— Ты же мне доверяешь, — напомнил ей Себастьян.
Рэйчел протянула ему вторую руку. Он сделал еще одну петлю, затянул и связал оба «наручника» при помощи третьего стебля.
— Что это ты задумал?
— Я намерен сделать тебя беспомощной. Уж больно ты стала самостоятельной, пора тебя немного окоротить.
Выпрямившись, Себастьян огляделся вокруг в поисках чего-нибудь подходящего. Слева от него торчал тонкий деревянный колышек, служивший опорой какому-то цветку с тяжелой и пышной головкой, наверное георгину. Выдернуть колышек из земли было нетрудно, гораздо сложнее оказалось вновь укрепить его в сыпучей и мягкой почве за головой Рэйчел, но он проявил завидную настойчивость и справился.
Она следила за ним в зачарованном молчании, ничего не упуская.
— Ну-ка приподнимись на минутку. — Себастьян поцеловал ее связанные запястья, потом завел ей руки за голову и перекинул соединявший их стебель через колышек.
— Ложись.
Она повиновалась, и он продолжал:
— Теперь ты поймана. Ты не можешь двигаться.
Разумеется, она могла двигаться! Один сильный рывок — и ее травяные путы разорвались бы в клочья. Но Себастьяну важен был обряд, ритуал, поэтому он перестал улыбаться и заговорил тихим, деланно угрожающим голосом: