Дотла

salander.

— Это… — она выдыхает, не заканчивает.

— Бешеная собака.

Соня смотрит. На неровность кожи, на рубец за рубцом — где-то свежий, а где-то не очень. Видит и загустевшую кровь, и кожу в отметинах разного цвета, и кости под ней. Девушка вдруг вся как-то сжимается, подносит ладонь ко рту, плечи у нее дрожат. Ньют взирает на нее с бесстрастным выражением лица. Он знает, на что стало похоже его тело, знает, что происходит в нем. Соня осознает это лишь сейчас.

— Ты гниешь? — выдавливает она.

— Да.

И вот тогда она давит всхлип. Такой женский, истеричный всхлип. У нее щеки в слезах, блестящих даже в темноте комнаты.

— Но я все еще я, — произносит Ньют.

Соня рассматривает его лицо, взгляда

не отводит. Ее пальцы спотыкаются о собственную кофту, она обхватывает ткань, тащит наверх, обнажая тело, отбрасывает материю куда-то. У нее кожа белая-белая, грудь аккуратная и небольшая, ореолы сосков темнеют розовыми точками. Она кажется такой хрупкой и женственной, очень тонкой, почти фарфоровой. И синяков много, и грязи, застрявшей в складках кожи. Ньют лишь качает головой.

— Это правда? — вдруг спрашивает он. — Наше прошлое, тот ролик о нас на поляне?

— Да, — кивает она. — Правда.

Соня задыхается где-то на выдохе, когда чужие руки касаются ее. Ладони скользят по спине, задевают кости позвоночника, сухие губы прижимаются к ее шее, а вновь наливающийся силой член касается ее бедра. Девушка руками в стол упирается, позволяя мужским ладоням оглаживать ее ягодицы и бедра, нырять туда, в самый низ, так, что у нее дрожат мышцы живота. А рот впивается в ее шею, ниже. Ньют зарывается в ее кожу всем лицом. Мокрый язык, сухие губы, холодный кончик носа, щекочущая светлая челка. Соне смешно почему-то. Она подается вперед, обнимает юношу руками. И ее лицо напротив его. Он снова целует ее, как целовал когда-то. И язык у него быстрый, и там так горячо. У нее все еще слезы и кровь во рту, а теперь и чужая слюна. Девушка обнимает юношу ногами, так, что член утыкается в самую промежность. И эта близость плоти, близость душ. Соня не думала. Смотреть в его глаза, чувствовать, как его пальцы проводят по ее щекам, убирают спутанные волосы. Ей и страшно, и сладостно.

Ньют садится на кровать, не выпуская девушку из своих объятий. Ее колени врезаются в тонкую простынь, а юноша опускает одну ладонь, направляет свой член, прикасается губами к изящной шее и заталкивает напряженную плоть глубоко в женское тело. Соня выдыхает, широко раскрывает рот, крепче обхватывает Ньюта за плечи, упирается лбом в его лоб, чтобы просто дышать. Ей все еще больно от его грубого проникновения. Но сейчас внутри сладкая дрожь, что-то такое тугое, давящее. Соня всхлипывает. Юноша снова гладит ее лицо пальцами. Целует подбородок. Она ладонями задевает его рубцы и отметины, старается прикасаться так осторожно. Ньют впивается в ее рот, сосет его, сдавливает своими ладонями женские бедра и двигается. Чувствует, как сжимает она его, ощущает медленное, мучительное трение. Соня прижимается к нему грудью, насаживается на его член несколько несмело и неуверенно. Ньют тоже мало что знает. Лишь делает так, как подсказывает ему природа и эта девушка рядом с ним. Он не торопится, растягивает ее медленно, заставляя выгибать шею, так жмурить глаза, и толкаться, толкаться, толкаться. Он почти не замечает, как они оба покрываются испариной, какой влажной становится ее спина, как она смеется и плачет, смотря на него. Он знает, что губы у нее вкусные. И дрожат они почему-то. Ньют кусает Соню, захватывает зубами мякоть ее рта. А потом крепко сжимает руками и распластывает ее тело на старом матраце, вжимается в нее словно на последнем издыхании.

Они целуются до нехватки воздуха. Соня держит его лицо в своих ладонях. Его рука лежит на ее затылке, а второй он ведет по девичьему телу. По шее пальцами, ниже, очерчивая мягкую округлую грудь, туда, к вздрагивающему животу и на бедра, чтобы подхватить, заставить девушку закинуть на его спину ногу, чтобы стать так близко, насколько возможно. Телами, душами. В последний раз. Ньют знает, что это последний раз. Вся она такая мягкая и сладкая. Его. Здесь и сейчас. Она должна была быть его. В той жизни до Лабиринта. У них должен был быть

большой дом и куча ребятишек. Вместо этого он отравлен безумием, а она остается одна.

— Ньют… — шепчет она срывающимся голосом, шею изгибает, грудью о него трется, — не думай… — пальцами своими рта его касается, а он губами обхватывает ее фаланги, — не сейчас… пожалуйста…

Он не отвечает, зарывается лицом в сгиб ее шеи и легким движением, утопая во влаге женского тела, загоняет член до самого основания. Соня кричит. А он толкается и толкается. Во всей этой мокрой узости и тугой глубине. Закрывает глаза и отвечает каждым движением на волнительные метания девушки под ним. На эти беспорядочные женские руки, которые бродят по его спине, шеи, груди, в волосы и назад. Соня дышит часто-часто. Ньют совершает последнее движение, ощущая, как становится легко во всем теле. У девушки глаза распахнутые. Красивые. Влажные волосы липнут к лицу. А у него руки дрожат. Соня плачет. Ньют склоняет голову к ней на грудь. Теперь все точно будет кончено.

Они лежат тихие и безмолвные. Не считают минуты, упускают часы.

— Расскажи о прошлом, — просит Ньют и смотрит на девушку.

Соня ведет плечом, откидывает волосы назад, прикасается губами к его плечу, нежно и ласково. Она говорит тихо и неспешно. Рассказывает о детстве, об их дружбе, о том, как появилась влюбленность, о бумагах ПОРОКа, с подписью на которых ушла вся прежняя жизнь. Она вспоминает родителей: своих и его. Улыбается, снова говорит. Шепчет об их близости. Лукавая и хитрая такая. Ньют почти смеется. Соня говорит долго, будто проживает все это заново. Ньют открывает для себя незнакомый мир. А на улице уже брезжит рассвет. И тогда юноша дергается.

— Тебе пора.

Он садится, трясет волосами. Девушка приподнимается на локте, непонимающе смотрит на него.

— Что?

— Соня, — и такая досада в его голосе, — тебе надо отсюда уходить. Ты это понимаешь? Это место хуже ада. Здесь нет никакой жизни. А ты должна жить. Я болен безумием и уже с трудом начинаю держать себя в руках. Уходи. Сейчас.

— Ньют… — она головой мотает, простыню пальцами комкает.

— Ты очень храбрая девочка, — юноша берет ее лицо в свои ладони. — Я горжусь тем, что ты такая. Я счастлив, что ты была здесь, рядом. Я вел себя как скотина, но я не мог иначе. Но больше ты задерживаться не можешь. — И прижимается губами к губам, а она ладонью его запястье обхватывает.

— Ладно, — вниз подбородок опускает, губу закусывает. — Проводишь? До выхода из санатория?

Ньют думает мгновение, а потом кивает.

— Да, хорошо.

Они идут по сонным улицам санатория для хрясков. Переступают через валяющиеся тела или чьи-то хладные трупы. Соня замечает дыру от пули во лбу у очередного мертвеца. Ежится. Ньют увлекает ее за собой. В его руке — пистолет, на спине закреплено все то же мачете, с которым она увидела его впервые. Он источает опасность. Другим совсем стал. Эта опасность пахнет безумием. Юноша ведет девушку коротким и наиболее безопасным путем. За руку держит. У них обоих потные ладони. Это страх. Это неизбежность разлуки навсегда. Соня этого не хочет. Но она всегда была лишена глупости. Девушка покидает санаторий, а Ньют смотрит ей вслед. Долго так. Потом щелкает затвором пистолета и наставляет дуло на какого-то хряска с плотоядным взглядом. Кровь и мозги разукрашивают стену. Правильно, что она ушла. Прежнего Ньюта больше нет.

Соня уходит, зная, что больше не увидит его. Для нее все становится забвением. Она не узнает ни про приход друзей, ни про то, как Томас спустит курок, не увидит открытое безумие самого дорогого человека. Ей повезет больше, чем Томасу. Может быть, она и будет иногда видеть в глазах уже взрослого мужчины отголоски далекого прошлого, но будет бояться спросить, что они значат. В ее памяти Ньют остается мальчишкой, который часто улыбался ей, юношей, которого она полюбила. В ее памяти Ньют остается самим собой.