Довод Королей
Шрифт:
– Я? – Сезар выглядел ошарашенным.
– Ты. Только не опаздывай, долго ворота открытыми не удержать. Ну, что скажешь?
– Что скажу? – Сезар задумчиво потер переносицу. – Это достаточно безумно, чтобы сработать, но ты не должен лезть в крепость. Я сделаю то, что собрался сделать ты, и наоборот.
– Нет, Сезар, – Александр вроде бы и извинялся, но в его голосе чувствовалась сталь, – идти должен я. Брат короля не имеет права посылать друзей к Проклятому в зубы и отсиживаться в лагере...
– А я, значит, имею?
– Имеешь, потому что приказываю я. Да и от того, как быстро вы придете, зависит не только успех всего дела, но и наши жизни, а на тебя я могу положиться.
– Сандер, – видно было, что Малве слова давались с трудом, – ты не боишься, что тебя узнают?
– Нет. Им и в голову не придет, что я сунусь в Кер-Септим. Остальное сделают доспехи и плащ, в них я не так уж сильно от вас отличаюсь. Потому, наверное, и люблю воевать...
– Ну а меня-то ты с собой возьмешь? – сварливо перебил герцога Луи.
– Пойдут все «волчата», Артур и двое «охотников» на выбор Сезара. Луи, я хочу поспать, а ты им все объясни тактично и доходчиво, причем так и тогда, чтоб ни одна собака не узнала раньше времени.
2886 год от В.И.
22-й день месяца Лебедя.
Ифрана. Ньер
Ньер был не так уж и широк, много уже и Льюферы, и Табита. Навести через него плавучий мост было делом пары дней. Жозеф предложил встретиться ровно на середине реки, Филипп согласился, и теперь престарелый ифранский король готовился к переговорам. Выступавший поручителем со стороны Ифраны Предстоятель ордена антонианцев Орест, бывший в одних годах с Его Величеством, но сохранившийся не в пример лучше, и бланкиссима Данута казались спокойными и уверенными. Жозеф надеялся, что со стороны тоже выглядит достаточно спокойным, но оказаться нос к носу с врагом было страшно.
Королю Ифраны было под семьдесят, по общему мнению, он родился стариком и никогда не умел радоваться жизни, но смерти и боли Жозеф-Луи боялся панически. Он слишком часто обманывал и предавал, чтобы доверять другим. Глянув на быструю глубокую реку, на противоположном берегу которой пестрели арцийские палатки, Его Величество подозвал своего маршала.
– Ультим, я хочу, чтобы посредине моста поставили перегородку.
– Ваше Величество, разумно ли это?
– Разумно. Я отнюдь не желаю, чтобы арцийский юнец пронзил меня мечом.
– Сир, мы своим недоверием можем оскорбить короля Филиппа, ведь это мы настояли на переговорах и просим мира. И потом арциец – сын Шарля Тагэре.
– Он Тагэре, но не Шарль, – рявкнул Жозеф, – к тому и вправду можно было повернуться спиной, но на переговоры со мной он бы не пошел. Филипп, тот, может, и согласится продать свою победу и своего родственника, но я не хочу быть в пределах досягаемости его меча.
– Я передам арцийцам предложение Его Величества, – маршал поклонился и вышел, оставив короля терзаться противоречивыми чувствами, основными из которых были страх и жадность. Жозеф боялся проиграть войну, но при этом ужасно не хотел отдавать собранные с таким тщанием и любовью деньги. Ему и раньше приходилось откупаться, но на сей раз цена мира была слишком высока. Впрочем, война обошлась бы еще дороже, не говоря уж о его поганом племяннике, который, потерпи дядюшка поражение, не преминул бы взбунтовать восточные провинции. И все равно выложить сто тысяч ауров...
Маршал вернулся довольно быстро и, несколько смягчив ответ Филиппа, доложил, что арциец готов разговаривать через два доходящих до груди барьера, разделенных пространством шириной в три лана [97] . О том, какой смех вызвала предосторожность Жозефа
– Возможно, я излишне осторожен, но лучше быть осторожным и живым, чем доверчивым и мертвым, как пресловутый Шарло.
97
Лан – мера длины, равная примерно 38 см.
– Ваше Величество, – с поклоном сообщил молодой нобиль с коронованным селезнем [98] на груди, – барьеры установлены.
Жозеф позволил накинуть себе на плечи новый подбитый мехом коричневый плащ (еще одна трата!) и направился к реке. Старческими дальнозоркими глазами он сразу же заприметил золотую голову арцийского короля. Филипп был в боевых доспехах и с мечом на боку, но без шлема и плаща. Высокий, молодой, красивый, обожаемый женщинами, он имел то, чего у Жозефа никогда не было и никогда не будет. Но у арцийского мальчишки не было ни опыта, ни золота, ни умения ждать и думать о том, что случится не завтра и даже не через год, а через десять, пятнадцать, пятьдесят лет. Да, Жозеф сегодня заплатит втридорога, но не пройдет и десятка лет, как Ифрана сторицей вернет свои деньги.
98
Коронованный селезень – сигна ифранского королевского дома.
Паук медленно, по-стариковски шаркая и подметая доски моста длинным суконным одеянием, подошел к первой перегородке. Увы, те, кто ее ставил, видимо, взяли за образец арцийского красавчика. Филиппу барьер и вправду был по грудь, но Жозефа скрывал по самые плечи.
Арциец смотрел на него, иронично улыбаясь. Жозеф слышал, что Филипп – вылитый отец, и на первый взгляд так и было. Но ифранский король смотрел на врага отнюдь не глазами влюбленной женщины, для него внешнее сходство ничего не значило, а внутренней твердости и силы, которые словно бы изливались из серых глаз Шарло, в его голубоглазом отпрыске не было. С Филиппом можно было торговаться и спорить, его можно было соблазнить или раздразнить...
– Я счастлив видеть моего арцийского брата, – пропел Паук.
– Не могу заверить Ваше Величество в ответных чувствах, но я решил выслушать вас, хотя не думаю, что мы сможем понять друг друга.
– Но отчего же, мой друг? Владыки двух сильнейших государств Благодатных земель скорее поймут друг друга, чем мелких и назойливых соседей. Лев может договориться с леопардом, но не с лягушкой.
Это был камешек в огород Марка, так как на сигне ре Ги изначально были изображены три зеленые лягушки, постепенно превратившиеся в золотые короны. Шарля Тагэре насмешки над союзником и родичем заставили бы гневно сдвинуть брови, Филипп Тагэре улыбнулся...
2886 год от В.И.
Ночь с 22-го на 23-й день месяца Лебедя.
Ифрана. Кер-Септим
В прошлую ночь ему отчаянно везло, но раз на раз не приходится. Рито предпочел бы, чтобы вчера у него были хоть какие-то неприятности: сломался один из кинжалов, пришлось скрываться от караула в каком-нибудь поганом месте или веревка сорвала кожу с рук... Байланте знают, что удачи всегда равны неудачам, но сейчас он отвечал не только за себя, но и за друзей. И за Даро, потому что жизнь Сандера – это и жизнь сестры.