Довод Королей
Шрифт:
Незнакомец был в таком же богатом платье и плотном плаще, как и прочие, и все же отличался от них, как отличается волк от собак. Приглядевшись, Али увидел, что темноволосый горбат, хоть и не столь сильно, как старый Джамал, учивший сыновей калифа Амира держать саблю. Так вот он каков, северный волк, младший брат дея, про которого говорят много и хорошо.
Али приложил руки к вискам, уголкам губ и сердцу, приветствуя повелителя хансиров.
– Да будут мои глаза цветами, по которым ступают ноги благородного Филипха и его сыновей. Прежде чем мои сапоги коснутся ковров твоего освященного небом жилища, разреши мне передать тебе дар Повелителя Повелителей. Этот конь был украшением
По знаку Али вперед вышел великий конюх калифа Гатар-ар-Хутта. Меч Атэва знал, каково почтеннейшему расставаться со своей гордостью и надеждой. Садан был для Гатара дороже всех его многочисленных внуков, но калиф велел отдать величайшее из сокровищ в чужие руки. Повелитель Повелителей всегда прав, но сколь горек удел смотрителя конюшен, вручившего узду ветроногого Садана недостойному. Однако на темном лице старика не дрогнул ни один мускул. Гатар-ар-Хутта простерся ниц перед повелителем хансиров и поведал ему родословную коня коней от жеребца самого Майхуба. Затем двое сильных воинов подвели сына молнии к самим ступеням, дабы дей Филипх мог рассмотреть дар калифа.
Садан недобро косил глазом, черные ноздри возбужденно раздувались, впитывая непривычные и неприятные запахи. Вряд ли кто-то из хансиров рискнет хотя бы подойти к нему. Али с непроницаемым лицом смотрел в глаза арцийскому владыке. Тот, несомненно, знал толк в лошадях, но времена, когда он мог покорить ветроногого, занесло песками. Внезапно Меч Атэва ощутил острую жалость к воину и всаднику, получившему коня, на которого ему не сесть, не боясь покрыть себя позором. Повелитель не может быть сброшен лошадью и отвергнут женщиной! Брат велик, но он ошибся, вместо радости послав северному дею боль и стыд. Внезапно в голубых глазах Филипха мелькнул огонь.
– Я благодарю повелителя атэвов за дар, которому нет и не может быть равных. Но пусть простит меня сурианский Лев, если я вручу сокровище моему брату, покорившему Север. Я не мог придумать награды, достойной его доблести, но, увидев блистательного Садана, понял, что это рука судьбы. Герцог Эстре, прими коня коней как залог будущих побед.
– Мне остается доказать свое право на этот дар, – нагнул голову брат Филипха. Сбросив плащ на руки подбежавшего слуги, он, слегка прихрамывая, спустился вниз и без колебаний подошел к напрягшемуся Садану. Конь и человек замерли, глядя друг на друга, а затем северянин протянул руку и коснулся лоснящейся шерсти.
– Мы будем с тобой друзьями, черногривый, клянусь тебе, – герцог улыбнулся тем, кто держал жеребца, – можете отойти.
Старый Гатар невольно покачал головой, но подал знак. Воины отошли, и случилось чудо. Садан продолжал стоять, а потом внезапно потянулся мордой к новому хозяину. Брат дея все с той же улыбкой позволил себя обнюхать, а затем легко вскочил в седло. Атэвы, знавшие норов жеребца, не зря получившего свое имя, замерли, но ничего не произошло. Казалось, конь знает своего всадника с рождения. Жеребец легко переступил с ноги на ногу, взмахнул черным хвостом и пошел грациозной рысью, откровенно гордясь своим седоком.
– Ар-имма-ра Баадук [130] , – прошептал Али, не веря своим глазам.
Вечером Меч Атэва воззвал к Пророку и, взяв лист каонгхской бумаги, написал Эссандру-ар-Шарлаху-гар-Арраджу. Али просил Северного Волка удостоить его совместной конной прогулкой.
2891 год от В.И.
29-й
Арция. Мунт
Александр Тагэре плохо помнил деда по матери, хотя Этьен ре Фло всегда был к нему добр. В памяти остался огромный старик с пронзительными глазами и громовым голосом, хотя, возможно, сейчас Старый Медведь и не показался бы внуку грозным великаном. Что до Шарля, графа Марцийского, то тот погиб при загадочных обстоятельствах вместе с женой, когда их единственному сыну было менее двух лет. В галерее замка Эстре Сандер видел портрет молодого светлоглазого и светловолосого человека в охотничьем костюме, чье веселое и дерзкое лицо никак не вязалось со словом «дедушка». Так что истинным дедом для герцога Эстре стал Обен Трюэль. Сандер любил толстяка, но всю силу своей привязанности осознал, лишь узнав о смерти Евгения. Александр с удивившей его самого злостью оборвал какого-то нобиля, заметившего, что следующим помрет старик Трюэль.
130
Велик Баадук в мудрости своей (атэв.).
Но Обен не умирал.
Смерть словно бы забыла про великого обжору и интригана. Он почти не выползал из дома, но не утратил вкус к жизни и, по его собственным словам, «отнюдь не выстарился». Сандер привез старику копченые медвежьи окорока, болотный мед и травы, на которых эскотцы настаивают царку, а в ответ заработал роскошный ужин по-эллски. Им было о чем поговорить. Эстре рассказывал про Лося, Джакомо и Тодора, а Обен говорил об ифранском малолетнем короле и его предприимчивой тетке-опекунше, удавшейся и внешностью и душой в Паука, оргондских перипетиях и мунтских интригах. Сандер слушал и радовался, что избавлен от этой кипящей грязи, в которой сам Проклятый бы увяз по уши. Не все новости были скверными, но плохого было больше, самым же гнусным, по мнению Трюэля, был новый кардинал.
– Ей же ей, не упомню такой мрази, – Обен с наслаждением потянул носом, смакуя какой-то особенно заковыристый соус, – это я про этого хряка в мантии, а не про голубей. Их орехами откармливали, попробуй... Жорж умно поступил, честь ему и хвала! Стал кардиналом, хоть и не арцийским, а дальше поглядим, но от того, что Клавдий выделывает, чертям тошно. Про то, что он втихаря через трактирщиков беспошлинным ифранским вином торгует, я молчу. Исхитрился, и ладно, от этого разве что виноторговцам хуже. Что стрижет епископскую братию, как овец, даже смешно, да те и сами не промах. Быстрехонько наверстывают.
– Как стрижет? – не понял Александр.
– Да по-разному. То карету новую потребует, хотя Евгений чуть ли не пятьдесят лет в одной проездил, и ничего, то цепь к Знаку ему понадобилась, да не простая, а со звездчатыми богомольниками, то покои бархатом обтянул... Обычай завел: ежемесячно столько-то денежек в Кантиску, а сколько-то – кардиналу. Не считая поздравлений с праздниками, именинами и так далее...
– Граф, – Сандер придал лицу заговорщицкое выражение, – вы все про всех знаете. Клавдий не родич Вилльо?
– Брат во Жадности, – хмыкнул барон. – Но то, что из ифранского корыта эта падла жрать продолжает, а тебя ненавидит еще с Оргонды, уже не шутки. Ненавидит и боится. И Жоржа боится, а перепуганный трус – зверюга опасная, особенно ежели ядовитый.
– В Арции пока еще решает король, а не клирики.
– Решает. Сандер, я тебе уже говорил, что мне восемьдесят?
– Да, но вам никогда не дашь.
– Правильно. А твоему брату дашь сорок? Филипп слишком много пьет.
– Я заметил.