Дождь для Данаи (сборник)

Иличевский Александр Викторович

1. Стихии поэтик недоноска и ястреба

Вначале следует описать две базисные, внутренне поляризованные категории (и их метафорические развертки) смыслового поля, в котором происходит действие «Недоноска» и «Осеннего крика ястреба»: ВЕРТИКАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО (поляризация: «верх – низ») и ВОЗДУХ («полнота – пустота», «опора – вакуум»). Неизбежно их определения должны даваться вместе с метафизическими аспектами, определяющими поэтики этих произведений.

1.1. Вертикальное пространство

Полюса: земля – небо, верх – низ, полет – падение, свет – мрак, или меркнущий горизонт, или ультрафиолетовая «ионосфера»; мир дольний – эмпирей, с их коннотацией мира здешнего и потустороннего; образ пустого, «здешнего», времени – образ Вечности (чей акустический аспект – воплощенной просодии – получает метафорическое развитие в трактовке другой категории – Воздуха). Потенциал

разности этих полюсов порождает метафизические значения неприкаянности, неустойчивости двух ипостасей поэтического духа: Ястреба и Недоноска. В последнем случае слабость и немощность духа («Я мал и плох») страдательно подвергает недоноска («крылатый вздох») участи игрушки сторонних сил, беспощадно влекущих его по противоположным областям как атмосферы, так и сферы метафизической. В случае первого, напротив, наблюдаются признаки стоицизма, обеспечивающие относительную устойчивость полета: восходящий поток – воздуха, поэтической речи, Языка – и служения ему, рассматриваемого в качестве основной проекции поэтической судьбы, – упруго («как стенка – мяч, как падение грешника – снова в веру») не дает птице снизиться, что, однако, постепенно начинает представлять для нее явную угрозу – невозвращения и что приведет в финале к драматической метаморфозе.

1.2. Воздух

Акустический и метафизический спектр данной поэтической категории интересует нас преимущественно в том смысле, в котором он развит в «Поэме воздуха» Марины Цветаевой – поэта особенно значительного в случае И. Бродского. Мы рассматриваем здесь следующие аспекты поэтики Воздуха, в той или иной степени важные для обоих этих авторов: поэтическая речь как метафизический полет, траектория которого – становление поэтического духа; просодия – и воплощаемый ею акустический образ Времени; звук и звукосмысл, взятые на вершине трансцендирующего, восходящего полета – вплоть до вне-семантического предела («апофеоз звука», вне-смысловой крик ярости, издаваемый Ястребом, и его – антипод, но не антитеза: «вопль унылый» духа-недоноска, продолжаемый «плачем недужного младенца», в которого он воплощается на миг в финале), выражаемые в эмотивно окрашенном противопоставлении подавленности и взвинченности, ужаса неподвластности и «смешанной с тревогой гордости», тоскливой обреченности и обреченности гордой, высокой.

Полюса: крик – плач.

Что касается над-смысловой характеристики Воздуха, доведенного восходящим полетом ястреба, воплем, плачем мечущегося в беспорядочных конвективных потоках атмосферы недоноском до его акустического предела, – то в случае «Поэмы воздуха» здесь важно привести следующее замечание А. Ахматовой, которое, на наш взгляд, глубоко выражает метафизический план отношения Цветаевой (довольно точно наследованный у нее И. Бродским) к стихии воздуха, раскрывающийся в поэме о бесстрашном перелете в трансцендентальных аспектах полной слиянности звука и смысла, царства высшей просодии райского, ангельского пра-языка (см.: «тот свет… не без, а все-язычен», Новогоднее, 1924):

<…>[В «Поэме воздуха»] Марина ушла в заумь… Ей стало тесно в рамках Поэзии. Она dolphinlike, как говорит у Шекспира Клеопатра об Антонии. Ей было мало одной стихии, и она удалилась в другую или в другие. [4]

В связи с Ястребом здесь интересно, что переход в другую стихию сравнивается Ахматовой с дельфиньим нырком вверх: Ястреб своим восходящим в верхние слои атмосферы (в эмпирей) полетом как бы «заныривает», подобно дельфину, в иную стихию – в ионосферу, почти космос, в котором физически невозможно распространение звука, что делает его крик не только вне-смысловым, но и принадлежащим совершенно иной – световой – природе (метафора: «снег – сгущенный свет» плюс физическая невозможность распространения звука в предельно разреженных верхних слоях атмосферы, – см. об этом ниже).

4

Ахматова А.Размышления о поэтах-современниках // Соч. В 2 т. М., 1986. Т. 2. С. 209.

Отметим также важный для «Осеннего крика ястреба» мотив предельной выдержки, отважности, с которой совершается ястребом его полет (у Цветаевой – перелет), присутствующий в «Поэме воздуха» и получающий в ней характерную для поэтики Цветаевой смысловую нагрузку трансгрессии, дерзновенного перехода запретного предела, за которым открывается нездешняя, иная стихия, вряд ли пригодная для существования.

2. Проблема иерархии духов.

Случай ястреба как попытка полной онтологической совершенности.

И Ястреб, и Недоносок не властны над стихиями бытия. Но вектора

их метафизических (и в пределе – онтологических) приключений различны: Недоносок, влекомый воздушными стихиями, неприкаян между «верхом» и «низом», в то время как полет Ястреба вопреки инстинкту самосохранения направлен восходящими потоками только вверх. В чем же состоит различие этих двух метафизических ситуаций, по нашему предположению, являющихся проекциями представлений поэтов о себе как о существе метафизическом? Как нам кажется, дело не в том, что в некой иерархии «поэтических духов» дух-Ястреба находится выше духа-Недоноска – в смысле степени поэтического дара и т. д. Видимо, в этом отношении Недоноска отличает от Ястреба его метафизическое малодушие – что не является, так сказать, качеством «природы духа» (изначально определяющего иерархическое положение), но – качеством приобретенного «характера духа». Недоносок сетует на собственное бессилие, его бунт – бунт плача, хныканья, – в то время как Ястреб отдает свое существование на откуп воздушной стихии (просодии) полностью и безвозвратно, и бунт его – бунт предельного отчаяния и восхищения грозным величием Бытия (Языка). Недоносок пренебрегает вечностью («В тягость роскошь мне твоя / О бессмысленная вечность!») и полной совершенностью своего бытия. Ястреб вместе с собственной гибелью вечность обретает – ему воздается за отвагу «пойти до конца». То есть суть различия этих двух позиций та же, что и в Книге Иова, где такие полярные онтологические позиции представлены отношением жены и друзей Иова к его бедам – и его собственным, Иова, отношением гордого и пристрастного приятия воли Бога.

Здесь же следует отметить возможную параллель между «Пророком» Пушкина и «Осенним криком ястреба». Нестерпимость крика ястреба, его жертвенная обращенность ко всему Бытию (крик уничтожает и перерождает Ястреба, отдавая его целиком как дар Бытия – снег – Земле, ее детям). Снег в поэтике Бродского принадлежит стихии света (о чем см. подробно ниже). В то время как «глагол, жгущий сердца людей», так же как крик Ястреба, – принадлежит одновременно двум этим стихиям – звука и света. (Образ орлицы в «Пророке» тоже кажется не случайным для Ястреба.) В первоначальном варианте «Недоноска» было восемь строф. Вторая строфа:

Весел я небес красой, Но слепец я. В разуменье Мне завистливой судьбой Не дано их провиденье. Духи высшие, не я, Постигают тайны мира, Мне лишь чувство бытия, Средь пустых полей эфира.

была удалена Баратынским в окончательном варианте по двум вероятным причинам. [5] Во-первых, видимо, потому, что таким образом снималось содержащееся в ней умалительное противопоставление личного образа поэта как несовершенного «духа» – «высшим духам» (например, Пушкину или Гете), которым дано величие полного постижения тайн мира. Во-вторых, структурная организация «Недоноска» в результате вычеркивания этой строфы (в дополнение к образным и ритмическим параллелям) в плане строфики становилась идентичной структуре «Бесов» Пушкина, с которыми «Недоносок» Баратынского связывало соревновательное развитие темы. [6]

5

Мазур Н.Недоносок // Сб. к 70-летию Вяч. Вс. Иванова. Поэтика. История литературы. Лингвистика. М., 1999. С. 147–148.

6

Там же. С. 148.

В дополнение укажем на близость поэтике Бродского мотивов вьюги, снежной стихии вообще – у Пушкина в «Бесах». Прежде всего, Ястреб становится снегом, вобравшим дух отважной птицы, в то время как в «Бесах» снежная метель одновременно и среда обитания «духов», и собственно их субстанция. В стихотворении «Метель в Массачусетсе» Бродского есть свой «небывалый снежный бес» – «лихой слепой».

Метель в Массачусетсе: Снег идет – идет уж который день. / Так метет, хоть черный пиджак надень. / Городок замело. Не видать полей. / Так бело, что не может быть белей. / <…> Набери, дружок, этой вещи в горсть, / чтоб прикинуть, сколько от Бога верст – / <…> Сильный снег летит с ледяной крупой. / Знать, вовсю разгулялся лихой слепой. / И чего ни коснется он, то само / превращается на глазах в бельмо. / <…> Эх, метет, метет. Не гляди в окно. / Там подарка ждет милосердный, но / мускулистый брат, пеленая глушь / в полотнище цвета прощеных душ.