Дождь из высоких облаков
Шрифт:
Удерживая пистолет обеими руками, прицелился – нет, запотели очки. Протер их и снова выцелил мишень. Выстрелы звучали негромко, стреляные гильзы скакали по плиточному полу.
Подбежал к мишени – все пули мимо!
Тогда он выстроил на огневом рубеже барьер из книг, положил на него ствол пистолета и стал стрелять с упора.
И опять три щелчка – осмотр – пусто!
Ничуть не отчаялся, вернулся к рубежу, вынул новую коробку патронов и начал снаряжать магазин...
На платформе «Соколово» маячил высокий человек в тулупе, рядом вертелась собака.
Промчался
Было поздно, безлюдно. Игорь Александрович ждал последнюю электричку из Москвы.
И вот над рельсами засветил прожектор...
Электричка подкатилась к платформе, с грохотом распахнулись двери...
Никто не вышел. Двери захлопнулись, вагоны тронулись. Игорь Александрович огляделся – Надежда стояла за его спиной. Фокстерьер спохватился, бросился к ногам, запрыгал.
– Добрый вечер. А я здесь! – сказала она, когда стих стук колес.
– Здравствуй, дочь. – Игорь Александрович неожиданно обнял ее, чего раньше не бывало, и на секунду замер. – Ты прости меня, – сказал непонятным голосом. – Я тебя напугал.
– Ничего, пап... Вот, продукты вам привезла.
– Это хорошо. А то мы с Графом отощали... Ну, идем домой.
Он поднял обе сумки одной рукой.
Короткий этот и будто будничный разговор как-то враз расслабил Надежду.
Спустились по обледенелым ступеням и пошли по тропинке. Снег звонко скрипел под сапогами.
– Что же вчера не пришла? – спросил Игорь Александрович. – Рядом с домом была... А я ждал.
– Вчера была еще не готова, – призналась она.
– А-а...
Дорожка к калитке расчищена, снег во дворе убран, крыльцо выметено.
Вошли в дом – тепло, уютно. На столе развернут ватман, на нем рисунок фломастерами...
Надежда сняла шубку, вымыла руки под рукомойником и, подтащив сумки к холодильнику, стала выгружать продукты.
Игорь Александрович свернул ватман, собрал фломастеры и карандаши.
– Сейчас что-нибудь приготовлю, – пообещала Надежда.
– Не суетись. Присядь, – попросил отец. – Я кое-что расскажу. Ты ведь сама не спросишь. Если бы я так внезапно не ушел и тебя не напугал, вряд ли бы когда выслушала меня...
И тут она не выдержала. Села на стул и заплакала – горько, навзрыд, затряслись плечи.
Игорь Александрович встал перед ней на колени, обнял ее, погладил по волосам натруженной рукой, забормотал:
– Ну перестань... Большая уже, плакать-то... Ты прости меня, ушел, ничего не сказал... И даже записки не оставил. Мы с Графом погулять вышли и увлеклись...
– Я так и подумала, – сквозь слезы улыбнулась она. – Ничего, папуля, бывает... Это ты меня прости... Я у тебя ужасная дочь. Совсем невнимательная. Когда ты ушел... Когда вы ушли... Наконец поняла, как тебе было одиноко!
– Все, хватит реветь, – строго приказал старик. – Время двенадцатый час. Ложись-ка спать. А завтра мы с тобой поговорим. Утро вечера мудренее...
Он встал и приподнял Надежду.
– Ты не обижаешься на меня? – со всхлипом спросила она и снова заплакала, уткнувшись ему в грудь. – Пожалуйста, не обижайся... У меня сейчас такой период...
– Знаю, знаю, иди! – приказал он. – И не хнычь!
Она утерла слезы и посмотрела на отца.
– А у тебя глаза синие,
– Что?
– В милиции спрашивали... А я не знаю, какие у тебя глаза...
– Спокойной ночи!
Надежда послушно скрылась в соседней комнате. Игорь Александрович походил в раздумье, после чего развернул на столе ватман, взял коробку с фломастерами.
На рисунке была горная пенистая река, плоский каменистый берег и очертания дальних гор.
Он взял фломастер и начал заштриховывать горы: на вершинах забелели снежные шапки.
– Пап, а ты что сейчас делаешь? – донесся из-за двери голос Надежды.
– Рисую, – не сразу ответил он и замер.
– А расскажи сказку.
– Еще чего? – нарочито ворчливо буркнул отец. – Не маленькая, чтоб сказки слушать... Спи!
– Ты не мне, ты внуку своему сказку расскажи.
Игорь Александрович довольно улыбнулся, но переспросил с прежним тоном:
– Кому?
– Внуку! – отозвалась Надя. – Врачи говорят, он уже слышит. А скоро начнет реагировать на голоса...
– Внуку можно, – согласился отец и вошел к ней в комнату.
Надежда лежала в постели, подперев щеку рукой. В изголовье горел ночник.
Игорь Александрович присел рядом на стул.
– А какую сказку? – спросил он, скрывая радость. – Загадочную или страшную?
– Чудесную.
– Ну, тогда слушайте... – Он устроился поудобнее. – Голову положи на подушку и глаза закрой... Мы в пятьдесят девятом работали в истоке реки Ура, между трех Тариг. Это такие горы. А меня только назначили начальником съемочной партии. Харламов тогда маршрутил, а рабочим у него была Таня Кравченко, студентка. Ну и... любовь у них началась. А еще молодые, безголовые. Однажды заболтались, сбились с маршрута, ушли за кромку листа. И заблудились. Восемь дней бродили где-то и вышли к саамам, на стойбище. Это местные оленеводы... После этого я их в разные отряды развел, двенадцать километров друг от друга... Так они стали по ночам встречаться. Просидят до утра в лесу, у костра, потом какие из них работники? Спят на ходу... А летний полевой сезон короткий, у нас план. Я Харламову один выговор влепил, второй – неймется, хоть увольняй среди сезона... Потом дожди зарядили на неделю, работать нельзя. А они все равно сойдутся на берегу, как раз на середине пути между лагерями, и сидят... И вот однажды смотрю, у Косого порога устроились, под плащ-палаткой, огонь развели. И тут дождь кончился, солнце выглянуло. И радуга – прямо от них поднялась! Через все небо! Первый раз такое видел. А они вдруг исчезли на глазах. Будто растворились! Я с горы бегом на берег – радугу уже отнесло метров за сто. Костерок горит, плащ-палатка валяется... А Харламова с Кравченко нет...
Ей снилось или грезилось под звук голоса отца, который завораживающе и постепенно отдалялся...
Надежда и Андрей сидели на берегу горной реки, возле костерка, укрывшись плащ-палаткой. Светило солнце, и шел дождь. Он был в морском френче и шинели, наброшенной на плечи, а она – в старомодном осеннем пальто.
И прямо от них поднималась радуга – семицветная полоса шириной метров двадцать. Воздух вокруг переливался нежными, едва различимыми красками, и поэтому мир казался цветным и одновременно реальным.