Дождь из высоких облаков
Шрифт:
– Наверное, нет, – не сразу ответил он. – У них ведь мозг желеобразный. Извилин нет, а значит, нет памяти. Одни инстинкты...
– А когда возникает память?
Андрей взглянул на нее с мрачной усмешкой:
– Жить лучше, когда мозги жидкие...
Надежда бродила по квартире, одна в четырех стенах.
В комнате на столе лежала папка с рассыпанными рисунками. На них были изображены платья, которые обычно рисуют девочки в школе, ибо все проходят период, когда им хочется стать модельерами.
А более – от природного стремления к красоте...
Она перебрала старые рисунки, бросила россыпью – все не то. Подняла тяжелую трубку телефона, набрала номер, подождала, глядя в окно, – не отвечают...
За окном вьюга крутила снежные вихри.
Надя включила телевизор, устроилась в кресле – время новостей, давняя привычка отсматривать свои передачи...
Блок новостей традиционно начался со страшилок: ночь, возле подъезда точечного дома – труп на снегу, возле головы кровавое пятно, вокруг полосатая лента...
На экране возникло знакомое лицо – Тимофей, волосы треплет ветер, вид, как всегда, восторженный.
– «Сегодня ночью около половины первого у подъезда своего дома был застрелен депутат Государственной Думы Вартанян. По версии правоохранительных органов, это явно заказное убийство. Выстрел из пистолета произведен в голову, чуть выше правого уха и с расстояния в пятнадцать метров, что говорит о высоком профессионализме киллера. Однако вызывает сомнения тип оружия – пистолет „беретта“, весьма ненадежный и редко применяемый наемными убийцами. На месте преступления остался также автомобиль марки „Жигули“ третьей модели, из которого, как установлено, и был произведен выстрел. Причем с работающим двигателем. По непроверенным данным, Вартанян пять лет назад получил российское гражданство...»
Надежда тупо выслушала это и переключила канал.
Там было то же самое, и все сначала...
Она выключила телевизор и вспомнила, вынула из шкафа бутылку «Наполеона», ушла на кухню и там стала выливать его в раковину.
Золотистая струя была густой и текла толчками с бульканьем.
Всполоснула бутылку под краном, решительно спустила в мусорное ведро. Потом прошла в спальню, достала из-под подушки форменную рубашку, прислонила ее к лицу, вдохнула запах и невольно опустилась на кровать.
Сколько так просидела, Надя и сама не знала. Наконец нехотя свернула рубашку в тугой жгут, с сожалением ушла на кухню, открыла мусорное ведро...
Но вспомнила пронзительную картину: склад ненужной мебели в ДК «Меридиан», тесный диванчик с гнутыми ножками и два обнаженных, сплетенных тела – их танец в неверном свете, падавшем из-под двери и все делавшем призрачным, почти нереальным...
Передумала. Нашла пакет, убрала в него рубашку и снова вернулась в спальню.
За задней стенкой зеркального столика было что-то вроде тайника, там уже лежал пистолет, отнятый у Георгия. Спрятала туда рубашку, придвинула столик к стенке и обессиленно
В зеркале отражалось усталое от маеты лицо...
Во дворе дома Надежды, за «ракушками», удачно вписавшись между сугробов и почти сливаясь с ними, стояла белая, полузаметенная машина.
Илья дремал, откинув спинку сиденья, на панели лежал бинокль и сотовый телефон. Из динамиков доносился заунывный голос флейты. Стекла уже покрылись изморозью.
Он встряхнулся от озноба, запустил двигатель, взял с пассажирского сиденья термос, налил горячего кофе. Однако пить сразу не стал, приспустил стекло и с минуту рыскал биноклем по окнам квартиры Надежды.
Разглядел ее в окне – смутная фигура, кажется, перебирала бумаги на столе.
Успокоился, закурил сигару и начал маленькими глотками пить, но тут кто-то появился на ступенях подъезда – он резко поставил стаканчик, расплескав кофе, схватил бинокль, но помешала сигара...
Кое-как приловчился – какой-то старик с палочкой набирал код домофона...
Она все-таки села рисовать платье.
На столе теперь лежала кипа журналов моды, стопка листков, карандаши и фломастеры.
Надежда листала журналы – все не нравилось...
Попробовала пофантазировать: тонкий силуэт в одну линию... И смяла листок, бросила в угол...
Открыла шкаф с мамиными платьями по моде семидесятых – вырезы, рюшечки, штапель, ситец. Понравилось одно, белое вечернее. А может, и свадебное...
Тут же сбросила халатик, примерила перед зеркалом...
А ничего! Даже хорошо! Элегантные и завлекательные разрезы по бедрам – подол не мешает танцевать.
Только чуть широковато в талии.
Достала свои белые туфли, надела, покрасовалась – чего-то не хватает. Порылась в шкафу, но не нашла ничего подходящего. Огляделась по сторонам – и сдернула узорчатую накидку со швейной машинки, стоящей в переднем углу на табурете как памятник.
Накинула на голову, подобрала кромки, сотворив некое подобие фаты.
Погляделась...
И понравилась себе!
Прошлась взад-вперед важно и торжественно...
И внезапно заметила в зеркале какие-то синие сполохи!
Остановилась, подождала – сполохи не исчезали: методичные, равномерные, они заставляли зеркало на мгновение вспыхивать голубым отраженным светом.
Наконец спохватилась, осторожно подошла к окну и, раздвинув тюль, выглянула...
Прямо у подъезда стоял темно-синий джип, и мигалка на его крыше вращалась немо, озаряя двор синим светом...
За спиной задребезжал пронзительный звонок черного массивного аппарата...
Илья заметил синие сполохи с некоторым опозданием: замерзшие стекла были подняты. И когда он опустил одно, было уже поздно: трехдверный джип с мигалкой на скорости въезжал во двор, забитый машинами.