Дождь над океаном (сборник)
Шрифт:
Посреди большого сада стоял красный кирпичный домик под черепичной крышей.
— Зипперлейн, вы волшебник, — сказал я. — Жилище Белоснежки. Идиллия и благодать. Хочется ходить по траве босиком и верить, что на свете существуют свободное время и нормированный рабочий день…
Хозяйка вышла нам навстречу, когда мы подошли к крыльцу. Жаль, что я не Дон-Жуан. Ей было лет двадцать шесть — двадцать восемь. Светлые волосы, серые глаза. Голубое платье ей очень шло.
Зипперлейн отозвал ее в сторонку, вполголоса изложил дело, и хозяйка охотно согласилась меня приютить — с большим энтузиазмом, как
— Показать вам комнату? — спросила она наконец.
— Если вас не затруднит.
Комната мне понравилась, как и дом. Я поставил в угол чемодан и посмотрел на Анну. Она мучительно искала слова.
— Так, — сказал я. — Все никак не можете решить, как со мной держаться, верно?
— Верно, — ответила она с бледной улыбкой. — Вы из того же ведомства, что и Зипперлейн, или серьезнее?
— Серьезнее.
— Судя по возрасту, капитан или майор?
— Полковник.
— О, даже так… Понимаете, Адам, лично я была далека от таких дел, но есть обстоятельство… Хотя вы, наверное, никакой не Адам…
— Разумеется. Но какой-то отрезок времени мне предстоит быть Адамом Гартом, так что так и зовите. И помните, что я чертовски любознателен — не по складу характера, а по профессии мне все нужно знать и всюду совать нос. Можно, я буду иногда задавать вопросы?
— Можно.
— Я вам не помешал своим вторжением? Ну, скажем: устоявшиеся привычки, личная жизнь? Только откровенно.
— Может быть, так даже лучше, — тихо сказала красивая женщина Анна, не поднимая глаз, и мне не понравились надрывные нотки ее голоса. — Вы будете часто уходить из дома?
— Наверное.
— Вечерами тоже?
— Скорее всего. Вам нужно, чтобы вечерами меня здесь, не было?
— Наоборот. Я… Вчера… Зипперлейн пожилой человек, полицейский с большим стажем, у него есть оружие, так что вечера его не пугают, и он бы меня не понял… А может, и понял бы…
— Вы, главное, не волнуйтесь, — я осторожно взял ее тонкие теплые пальцы, она заглянула мне в глаза, и этот взгляд не понравился еще больше — я понял, что только огромным усилием воли она удерживается от того, чтобы не броситься мне на шею, прижаться и зарыдать в голос. Плевать, что она видит меня впервые, — ей необходимо выплакаться первому встречному. Интересные дела, надо же довести человека до такого состояния…
— Так, — сказал я. — Вы хотите сказать, что вечерами здесь полезно иметь при себе оружие?
— Нет, вы не поняли, — она поколебалась, потом решительно закончила: — Мне страшно сидеть дома вечерами. Одной.
— Почему одной? У вас же есть сын.
— Мы сами не знаем, есть ли у нас дети…
— Ах, вот как, — сказал я, чтобы только не молчать.
— Не подумайте, ради бога, что я сошла с ума. Потом вы поймете, вы очень быстро все поймете…
Хочется верить, подумал я. Пожалуй, сейчас ее вполне можно принять за истеричку, страдающую манией преследования. Но в этом городе с его головоломками нужно забыть привычные штампы. Над ее страхами как-то не хочется смеяться — не испугаться бы чего-нибудь самому, ведь даже с самыми бесстрашными здесь происходят пугающие метаморфозы. Я
— Вы считаете, что я не в себе? — спросила она напрямик, не отнимая руки.
— Ну что вы. Вы очень красивая, очень милая, вы мне кажетесь абсолютно нормальной, только сильно напуганной, — я смотрел ей в глаза, старался говорить убедительнее. — Успокойтесь, ради бога. У вас теперь полковник в доме, сам кого хочешь напугает, так что ему ваши страхи? Он и с ними разделается. Знаете, мне дали хороший совет, и я намерен ему следовать — ничему не удивляться. Поможет, как думаете?
— Не знаю… Вы тактичный человек.
— Иногда, вне службы.
— Вы даже не спросили, чего я боюсь.
— Потому что я, кажется, догадываюсь кого…
— Вот видите. Страшно, да?
— Возможно…
— У вас есть дети?
— Господи, откуда…
— Тогда вы не поймете.
— Я могу понять, что это страшно. Насколько это страшно, я пока понять не могу…
Она отняла руку:
— Я пойду. Вы хотите есть?
— Честно говоря, не отказался бы.
— Я накрою стол на веранде. Приходите минут через десять.
Она вышла, тихо притворив за собой дверь. Я расстегнул чемодан и стал устраиваться. Достал пистолет из футляра, имитирующего толстую книгу с завлекательным названием «Фонетические особенности южнотохарских наречий», и задумался: нужен он или пока что нет? Остановился на компромиссе вставил обойму и засунул пистолет под подушку. В соответствии с традициями жанра. Потом в соответствии с традициями собственных привычек закурил, включил телевизор и сел в кресло.
Сквозь клубы дыма неслись конники в треуголках. Взблескивали палаши, падали под копыта знамена, палили пушки. Одни побеждали, другие деморализованно драпали, и их рубили. Кто кого — абсолютно непонятно.
Итак? Строго говоря, любая операция может считаться начавшейся только тогда, когда ты начинаешь думать над собранной информацией. А информации у меня и нет. Появление Чавдара и его переряженных в обычную пехоту ювелиров можно объяснить просто — в городе есть некоторое количество элементов, которых нужно обезвредить. Очередная банда.
С ретцелькиндами — полный туман. Сакраментальная проблема «отцов и детей», судя по всему, выступает в качественно новом обличье. Детей просто боятся. Анна боится вечерами оставаться в обществе собственного сына. Чего-то боится Зипперлейн, комиссар полиции с тридцатилетним стажем. А чего следует бояться мне? Наверняка есть что-то, чего мне следует бояться…
Так ничего и не придумав, я вышел на веранду. Анна сидела за столиком, накрытым для вечернего чая, а в глубине сада, возле клумбы с пионами, возился светловолосый мальчишка лет шести. Я охотно поговорил бы с ним, но не знал, с чего начать, — у меня не было никакого опыта общения с детьми, я понятия не имел, как подступать к этим маленьким человечкам. Между прочим, эти самые детки, детишки, херувимчики розовощекие сумели каким-то образом напугать Лонера — до сумасшествия и самоубийства…
Я сел. Анна налила мне кофе в пузатенькую чашку и пододвинула печенье.