Дождь Забвения
Шрифт:
– Я не люблю прогров. В особенности после того, что произошло в Париже.
– Не лучше ли оставить прошлое за спиной?
– Сэр, вам хорошо говорить. Вас не тронул вирус «А-музыка». У вас не отняли способность воспринимать мелодию.
– Нет. Вирус «А-музыка» не тронул меня – как не трогал в среднем одного из тысячи. Но я потерял гораздо большее.
– Правда?
– Когда мы пытались вернуть Фобос, на финальной стадии операции я потерял брата. Он погиб в бою с програми. Если у кого и есть право ненавидеть их, так это у меня.
Верити
– Сэр, вы ненавидите их?
– Нет. Я рассматриваю Полисы как средство, пригодное для использования в подходящих обстоятельствах.
Кажется, разговор принимает крайне интересный оборот. Заслуживающий усиленного внимания.
– А какая тут связь с Бюро древностей? – спросила она.
– Очень важная. Когда стала ясна природа второго открытия, мы поняли: с Бюро древностей надо работать вплотную. Простейшим решением было заменить Дефорреста собой и контролировать всю активность, связанную с Землей.
– Я всегда говорила, что ваше назначение – политическое.
– Но не в том смысле, какой вы подразумевали.
В его подсиненных стеклах отразился свет, и они засияли, будто окна в ясное небо.
– А сейчас я хотел бы расспросить вас о картах.
Она вздрогнула, осознав, что постоянно находилась под наблюдением. Конечно, стоило догадаться раньше.
– Так это вы их посылали? Бессмысленная проверка, как и пластинка Малера?
Отчего-то ее раздражение позабавило Калискана.
– Меня предупреждали, что вы такая.
– Какая?
– Высказывающая прямо то, что у вас на уме. По личному опыту я уже знаю, что вы мало уважаете власть. – Он усмехнулся и сказал уже не столь резко: – Меня также предупреждали, что вы очень наблюдательны. Так скажите же, что вы думаете о картах.
Ожье почувствовала, что от ее ответа зависит очень многое. Гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Разом пересохло в горле. И что стало с бойким языком?
– Я просмотрела лишь одну, и в ней есть кое-что, не очень совмещающееся со здравым смыслом.
– Что же?
– Судя по выходным данным, карту отпечатали за век до Нанокоста – но она в прекрасном состоянии. Как и эта пластинка Малера.
– Время изготовления карты не показалось вам странным, заслуживающим особого внимания?
– Странным – нет. Заслуживающим внимания? Разве что из-за принадлежности к периоду, интересующему меня. Хотя эта дата у самой его границы.
– Только из-за этого?
– Да. Я неплохо изучила Париж Века Забвения, до года две тысячи семьдесят седьмого. Тысяча девятьсот пятьдесят девятый для меня – эпоха смутная. Не то чтобы я совсем ничего о том периоде не знала, но просто куда хуже с ним знакома, чем с последними десятилетиями перед Нанокостом.
Калискан сдвинул пальцем очки на середину носа:
– Предположим, я захотел бы поговорить с признанным экспертом по тому периоду. Поскольку ваши академические связи довольно-таки
Ожье поразмышляла несколько секунд.
– Уайт. Сьюзен Уайт. Уверена, вы знакомы с ее работами. Она написала прошлогодний отчет по раскопкам Евродиснейленда.
– Вы хорошо ее знаете?
– Не очень. Мы обменялись несколькими письмами, разговаривали на конференциях. Я рецензировала ее статьи, она, наверное, мои.
– Вы считаете ее соперницей?
– Мы конкурировали за финансирование. Но это не значит, что мы при встрече выцарапали бы друг другу глаза.
Чувствуя, что Калискан теряет интерес, Верити поспешно добавила:
– Конечно, если хотите, я могу свести вас с ней.
– Мы уже связывались с ней.
Ожье пожала плечами:
– И зачем тогда вам я?
– С Уайт проблемы. Потому мы и обратились к вам.
– Что за проблемы?
– Боюсь, я не могу рассказать. – Он хлопнул в ладоши, развел руками. – Но у нас возникла нужда в замене. И в нашем списке вы под вторым номером. Не обижайтесь, но Верити Ожье у нас всегда значилась как номер два. Правда, с отличнейшими рекомендациями.
Калискан посмотрел на стол, вынул из чернильницы массивное черное перо и принялся царапать им по очень качественной бумаге в раскрытой толстой тетради.
– И это все?
Он спросил, не отрываясь от письма:
– А на что еще вы рассчитывали?
– Я думала…
– Что вы думали?
– Я не прошла испытания? Не показала того, чего вы ожидали от меня?
Перо Калискана замерло.
– Простите?
– Я должна была заметить кое-что на карте, – решила наконец рискнуть Ожье. Сказала – и тут же волной нахлынуло ощущение правоты, все детали головоломки встали на свои места. – Так вот, я заметила. Но не поняла, как надо это расценивать.
– Продолжайте. – Калискан макнул перо в чернила.
– Даже для пятьдесят девятого года эта карта выглядит бессмыслицей. Это похоже на схему Парижа двадцатых или тридцатых, но зачем-то подправленную и с датой на тридцать лет позже.
– Почему у вас сложилось такое мнение?
– Названия улиц. Нет Рузвельта, Шарля де Голля, Черчилля. Будто и не было Второй мировой.
Калискан захлопнул и отодвинул тетрадь.
– Я очень рад слышать ваши слова. А то уже было подумал, что вы не очень пригодны для работы.
– Для какой работы?
Из ящика стола Калискан достал билет с украшением в стиле ар-деко – крылатым конем, эмблемой «Пегас интерсолар».
– Мне нужно, чтобы вы полетели на Марс. Наша собственность попала в чужие руки. Нужно вернуть ее.
Корабль назывался «Твентис сенчери лимитед». Ожье рассматривала в иллюминаторы его, висящего у причала, по частям, пока ее вели на борт от одного шлюза к другому. Целиком окинуть взглядом лайнер не получалось. По меркам ретров корабль был огромен, семьсот метров длиной, и мог увезти город.