Дождик
Шрифт:
— Подожди, надо позвонить.
— Куда?
— Надо куда-нибудь позвонить. Они должны помочь.
Мама кивнула и повторила. — Да-да. Я пойду, — она переступила порог и взяла у мужа одеяло. Откуда-то в ней появилась энергия.
— Не пущу, — сказал папа и схватил жену за руку.
— Да ты что! — вскинулась та. — Скорей надо!
— Там дождь, — объяснил он просто. — Ты промокнешь.
— Там
— Где там? — папа рявкнул. — Где?! Ты знаешь — где? Ты же насквозь вымокнешь, идиотка!
— Скорей… — испуганно попросила мама. — Там…
Взгляд у папы стал безумным.
— Ты будешь пятнистой, — объявил он.
— С ума сошёл, — тихо сказала мама. — Какой пятнистой?
— Я люблю тебя… — вдруг признался папа, голос его наполнился нежностью. Мама резко высвободилась и побежала вниз. Папа затопал следом. — Сто-ой, идиотка! — ему очень неудобно было бежать: мешал толстый слой одежды.
Девочка вприпрыжку мчалась по улице, и неистовая радость трепыхалась в её груди. Струйки ласкали тело — почти, как в ванной, когда мама поливала её из ковшика. Ветер трепал волосы. Она двигалась легко, изумительно легко, никогда ещё не было ей так легко, как сейчас. Машины, асфальт, дома — всё вокруг делалось постепенно пятнистым, и это сильно смешило девочку, потому что сама она пятнистой не становилась.
А потом сон кончился. Было тесно, темно, душно, и она сначала испугалась. Но воспоминания быстро заполнили голову, вернув на миг обиду и слезы, возвратилась и привычная боль, впрочем, картины чудесного сна были неизмеримо ярче всего этого, и пришло спокойствие. Девочка затылком отогнула крышку, выползла наружу, с удовольствием распрямила скрюченное тельце. На кухне никого не было. За окном шумел дождик. И она внезапно ощутила гордость за свою находчивость. Трудновато было отыскать её здесь — в картонной коробке из-под магнитофона, валявшейся за дверью кухни. Предназначалась коробка для грязного белья, и сегодня, к счастью, была совершенно пуста — спасибо мамочке за вчерашнюю стирку. Спасибо и папочке, что не выбросил её в своё время.
Да, решение девочки побегать под дождиком было твёрдым, по-настоящему выстраданным. Но вот неожиданность — когда добралась она, никем не замеченная, до выхода из квартиры,
— Мама! — позвала она.
Никто не откликнулся. Она повторила.
— Мама!
Тихо.
Собралась громко заплакать, применив испытанный приём: на слезы всегда кто-нибудь прибегал. Но тут раздался противный звук. Телефон, поняла она. Усердно переступая негнущимися ногами, стараясь удержать ускользающие стены, девочка отправилась в родительскую спальню, потому что твердо знала — когда звонит телефон, папа вскакивает и раздражённо тыкает пальцем в кнопку.
Родители вошли в открытую настежь дверь квартиры. Папа за руку тащил обессилевшую маму. Она шептала: «Мерзавец… Пусти меня… Мерзавец…» Он жалко улыбался и молчал. Верхние слои папиного наряда были растерзаны, на лице алели царапины, в глазах стояли скупые мужские слезы. Он спасал любимую женщину. Слишком дорога она была для него, чтобы он мог позволить ей в такую погоду выйти на улицу! Какая сцена разыгралась между супругами внизу лестничной клетки? Невозможно представить.
Из спальни появилась дочь, пропищала испуганно:
— Папочка, тебе сейчас твой дяденька звонил, сказал, что небо прорвало, что солнце теперь будет хуже дождя, и чтобы вы вообще не водили меня гулять. Папочка, он шутил?
— Где ты была? — закричала мама остервенело.
Папа уткнулся лбом в стену и тупо забормотал, раскачиваясь:
— Вот идиот… Ну, идиот… Это же надо быть таким идиотом…
Кого он имел в виду, неясно.
1986