Дождись меня в нашем саду
Шрифт:
– Маковое поле…
Раздались хлопки, и народ вдруг в восторге заулюлюкал, закричал.
– Ещё! – воскликнули в толпе. – Давай ещё!
– Про чудище…
– И яблоневый сад.
Велга нырнула обратно в толпу, протискиваясь, расталкивая локтями.
– Красиво-то как, – всхлипнул в стороне женский голос.
– Сказки всё…
– Но красиво.
Велгу едва не сбили с ног. Она увернулась, нырнула кому-то под руку и, наконец, выбралась на площадку к гусляру. Он пил из поднесённой чаши.
–
Он удивлённо взглянул на неё.
Велга стояла задыхаясь. Растрёпанная, растерянная, онемевшая. Она смогла только помотать головой, умоляя сказать, что всё это неправда. Сказка. Красивая, грустная сказка, полная лжи, как это всегда и бывает.
Но Вадзим вытер тыльной стороной ладони чёрную бороду, потупил взгляд и как-то очень неловко, стыдливо даже, посмотрел на Велгу. Кивнул.
Белый Ворон, которого звали Войчех, и вправду остался на маковом поле. Рядом со своими сёстрами.
А Велге Буривой из Старгорода остался её дом в яблоневом саду.
Она попятилась к стене, оттуда дальше к выходу. Люди на этот раз перед ней расступались, пропускали.
Создатель услышал молитвы Велги. Больше они с Войчехом никогда не встретятся. Никогда.
Ноги точно сами повели её прочь из дворца боярина.
Никогда.
Будто из ниоткуда появился Мишка, побежал рядом.
Никогда.
Велга держалась за грудь. Сердце, казалось, вот-вот разорвётся. Она и не знала, что оно ещё способно было болеть. Чувствовать.
Никогда…
Она оглянулась и заметила Хотьжера с Белкой на плече, следовавшего за Велгой по пятам. Он ничего не спросил. Она ничего не сказала.
На закате Старгород окрасился в медовые оттенки, наводнился тенями и шорохами. Город на высоком холме, что всегда шумел, погрузился в умиротворяющую дрёму. Велга шла быстро, и скоро радостный гул, доносившийся со двора Ростиха, затих.
А она шла всё дальше, всё быстрее, по улицам, с которых стёрли всех рыб, напоминавших о бывших правителях, по Сутулому мосту, вперёд, к разорённой усадьбе Буривоев.
Покорёженный забор разобрали, как и всё пожарище. Ничего не осталось. Только пустырь на месте дворца и высокая трава там, где ещё в конце весны пышно цвёл яблоневый сад.
Велга ступила в траву, пошла медленно, вспоминая, как прежде гуляла здесь не между чёрными стволами.
Прошлым летом, как и каждое лето до этого, в это самое время Буривои собирали яблоки, отмечали Яблочный Спас. Но в Старгороде больше не осталось плодоносящих яблонь.
Было чарующе мирно. Точно на кладбище. И мёртвый сад, казалось, неразборчиво шептал, пытаясь заговорить с Велгой, позвать десятком, сотней голосов всех Буривоев, что когда-либо ходили по этой земле.
Она прикрыла глаза, представляя братьев и мать с отцом, представляя нянюшку и всех, кого она потеряла в ту
И Войчеха тоже. Он тоже ушёл. Ей теперь и о нём молиться.
«Мы встретимся в этом твоём саду после смерти?»
Никогда. Уже никогда.
Войчех, рождённый от королевы Венцеславы, Белый Ворон, воспитанный слугой Мораны, человек, который убил родителей Велги, не мог ступить в сад, где её ждали те, кого она любила. Те, кто любил её.
Теперь он будет вечно вдали от неё, а она от него.
Они не встретятся уже никогда. Никогда.
Велга прислушалась, изо всех сил пытаясь разобрать голоса в ветре, но как ни желала, не смогла услышать ни слова. Было ещё слишком рано.
– Смотри. – Голос Хотьжера вырвал её из мыслей.
Он смотрел куда-то себе под ноги, наклонился, раздвигая траву. Мишка тут же сунул свой нос, видимо надеясь, что там будет еда.
– Ростки, – произнесла Велга. – Хотьжер, это же ростки пробились!
– Это яблоня?
– Да. Будет новый сад. – На губах её зародилась неуверенная улыбка. И Велга наконец заплакала. Не так горько, не так безутешно, как прежде.
Но хоть кто-нибудь должен был оплакать Войчеха. Хоть кто-нибудь должен был помнить его настоящее имя.
Хотя, пожалуй, теперь о нём будут плакать сотни прекрасных дев по всей Ратиславии и Рдзении – везде, где могли услышать песню Вадзима. Девушки будут вздыхать, восхищаясь храбростью Войчеха и красотой Велги. Они будут мечтать, чтобы однажды их тоже похитило чудище. Они прольют слёзы, почти искренние, почти настоящие, по тому, кого звали Белым Вороном.
Но только Велга могла оплакать Войчеха.
Она опустилась прямо на землю, прижала колени к груди. Мишка нырнул в траву, словно в воду, Белка побежала следом. Они быстро потерялись в зарослях, и слышно стало только их весёлую возню.
Хотьжер подумал и тоже присел.
– Всё хорошо?
– Я просто… – Губы пересохли, сколько бы Велга их ни облизывала. – Просто я устала. Слишком много людей. Хочется тишины.
Он кивнул.
– Пожалуй, сейчас не время, но я всё же спрошу…
Голос его вдруг дрогнул, и Велга вскинула на него взволнованный взгляд:
– Нет.
– Что? Велга, ты же не знаешь, о чём я хочу спросить… пожалуйста, выслушай.
– Знаю. – Она села на колени, приблизилась к нему, прошептала едва слышно: – И я не могу сказать «да», не сейчас.
Это было правильно: сказать ему «да».
– Велга…
– Пожалуйста, спроси меня ещё раз весной.
– Что?
– Сейчас я не могу согласиться. Я похоронила родителей. Я велела казнить собственного мужа. На моих руках кровь, а на душе скорбь. Мне нужно время, чтобы снова стать собой. Возможно, какой-то немного другой, такой, которая тебе и не понравится.