Дождливые комнаты
Шрифт:
«Какая же она живая!» – думала я, глядя на мать. Морщинки, добрые морщинки вокруг глаз увеличивались с каждым годом и делали ее лицо все нежнее, все живее, красивее. Ее движения, мимика – такие привычные и все же каждый раз неуловимо иные. Наклон головы, когда она прячет слезы; улыбка – один уголок рта чуть выше другого; как она держит сигарету, элегантно изогнув кисть. Родная наша мама.
Чертовы девяносто процентов! Ведь это просто фотокарточка! Как же через нее можно передавать любовь и нежность? Но я не могу! Не могу приехать!
–
– Кэсси! – Он возникал каждый раз, словно из небытия. «К» почти не было слышно, а «И» уже громко врывалось прямо в ухо.
– Фу ты, напугал, – фыркнула я и сразу набросилась: – Почему я вызваниваю тебя сутками? Тебе что, сложно выйти на связь, поболтать с родной сестрой?
Ему нравилось появляться с фокусами. Раньше он приходил в виде птицы Феникс или Барта Симпсона. Но его чувство юмора давно зачерствело. Теперь Арчи оборачивался то Терминатором, то огнедышащим вулканом, пожирающим жизнь вокруг. Сегодня он явился этаким ядерным джинном – взрыв, а в ядер- ном грибе угадываются контуры его лица.
– Хех, звонила?.. – с равнодушной ухмылкой бросил он, преображаясь в человека. – Что хотела?
– Побыть с тобой. Поболтать, пообщаться.
За его спиной на экране коммуникатора колыхалось синее море: он давно уже облюбовал обои с видами подводных глубин – справа кит, слева коралловый риф. На фоне моря его худощавое лицо казалось бледным, в темные волосы будто закрадывалась седина.
– Понятно. – Он закурил. – Не надоело тебе это?
– Опять в плохом настроении…
– У меня нет настроения, – раздраженно перебил он.
– А вот это что тогда за рожа недовольная? – Я ткнула пальцем в монитор. – Дай-ка я тебе в носу поковыряюсь. – Я начала крутить пальцем дырку в мониторе и невольно захихикала. – Что-то из него торчит. Ах, да это же огромный кусок плохого настроения!
Арчи тоже не выдержал, рассмеялся. Он часто так надо мной измывался, когда я капризничала в детстве.
– Помнишь, как ты за мной на пустырь бегала?
Помню. На пустыре у Арчи были сходки с другими мальчишками. Они называли друг друга древнегреческими именами и дрались на деревянных мечах. Мама не разрешала ему бегать на пустырь – слишком далеко от дома. Я обижалась, что Арчи не брал меня с собой. Кралась за ним тайком, а потом маме жаловалась, ябеда.
– Помнишь, ты перелезала через забор и свалилась с него? Порвала платье и коленку поцарапала… – Голос его потеплел. – Коленку даже не заметила, а из- за платья ревела. У тебя и правда тогда из носа ручьи плохого настроения текли.
– Платье было важнее коленок, – улыбнулась я. – А помнишь, как я тебя крапивой отхлестала? Ты из моей клумбы цветы повыдирал для девчонки какой-то.
– Хех, не меня…
Это «хех» – глухое и нервное, словно резкий выдох или спазм от недостатка воздуха, не смешок вовсе. Раньше Арчи любил похохотать. Куда всё это делось?
Он помолчал немного, принялся
– Не меня ты крапивой отхлестала. Меня нет. Есть только чертов инфоснимок и пара дорогих микросхем. Я для тебя всего лишь фотокарточка. Тебе хочется пообщаться, вспомнить былое. А мне хочется жить в реальном мире.
В наступившей тишине море ритмично отмеряло время всплесками воды.
– Послушай, ученые работают над этим. Через несколько лет разработают искусственные тела…
– Искусственные! – взорвался он. – Я не хочу больше слышать это слово! У меня уже есть протезы, так что я могу здороваться с людьми и даже чувствовать тепло их потных ладошек. У меня есть искусственные рецепторы, которыми я могу ощущать вкус картошки! Но ты знаешь, твои ладошки – это полная лажа. А виртуальная картошка – ну, как бы тебе это объяснить – это намного-намного-намного хуже, чем вонючее порошковое картофельное пюре!
Арчи уже орал во весь голос, вскочив со стула и потрясая кулаками в воздухе. С последней фразой чётки полетели в экран и с треском ударились об него.
Кит невозмутимо помахивал хвостом, разноцветные рыбки мягко покачивались над кораллами. Я тоже могла бы разораться под стать ему, но так с ним не сладишь. Спокойствие и улыбка на лице.
– Надеюсь, ты мне не в лицо попал, – невозмутимо произнесла я. – Так и очки разбить можно.
Он приблизил лицо к экрану – его большие черные глаза горели огнем:
– Вот, Кэсси! – с придыханием сказал он, подняв указательный палец вверх. – Вот! Разбить очки! Прочувствуй это! Здесь нельзя разбить очки – это всё не по-настоящему. Я это осознаю! И поэтому медленно схожу здесь с ума. Ведь я – просто компьютерная игрушка! Электронный питомец вам на потеху! Вам хорошо, а обо мне вы подумали?
Он хотел сказать что-то еще, но я перебила:
– Мы думаем о тебе, Арчи! Я и мама! Мы думаем о тебе каждый день! – Я была спокойна, но голос предал меня и зазвенел от слез.
Арчи умер много лет назад. Он только закончил филологический факультет, поступил в аспирантуру и вдруг – саркома мозга. Сначала это казалось мелочью жизни: доктора говорили, вероятность излечения высока – девяносто процентов. Арчи со смехом рассказывал мне о непутевом Аиде, повелителе царства мертвых:
– Прикинь, Кэсси. Геракл спёр у него собаку, Орфей запудрил ему мозг своими песнями, а Сизиф просто отпросился на минуточку якобы на разборки с женой. И чего мне бояться такого придуря?
Я согласно кивала и верила, что Аид нас не возьмет. Я тогда была еще школьницей, увлекалась ботаникой, готовилась идти на биологический. Приносила ему в больницу цветы и листья, которым потом предстояло попасть в мой гербарий. Он загадывал, что принести в следующий раз. Для меня это была занимательная игра.