Дожить до завтра
Шрифт:
— С тем, что на гауптвахте, — не с Быковым же.
Майор пожал плечами:
— Поехали. — Похоже, что после этого зрелища ему уже было плевать, что еще я увижу.
Мы снова забрались в штабной «уазик», и машина помчалась, на этот раз вниз с холма.
Гарнизонная гауптвахта находилась недалеко от КПП, мимо которого я проехала не более часа назад. Увидев нас, караульный «на калитке» позвонил в звонок, и из дверей, как джинн из бутылки, выскочил лейтенант.
— Позвони дежурному по части, — мрачно распорядился начальник штаба. —
Он уже одумался и определенно не хотел, чтобы я посетила арестанта, а потому пытался переложить всю ответственность на дежурного по части.
Начальник караула судорожно козырнул и стремительно скрылся за дверями.
— Нагнали молодняк после институтов, — непонятно зачем пожаловался мне майор. — Ни черта не умеют.
«Это ты не умеешь, майор, — подумала я, — с проверяющими „работать“. Как еще до такого возраста дослужил?»
Я пока не знала, что надеялась получить от предстоящего разговора. Может быть, чуть больше правды… Отец говорил, что правда полезна всегда.
На этот раз лейтенант задержался. Я знала, что происходит сейчас в штабе: дежурный по части перепугался насмерть и побежал советоваться с командиром полка. Тот, понятное дело, сорвал на дежурном зло, но пустить меня на губу сразу не смог. И не пускать не решился.
Наконец начкар вышел.
— Пойдемте.
Он повел нас по длинному коридору караулки, и попадавшиеся по пути бойцы вскакивали, увидев майора, и впадали в состояние ступора, едва замечали меня.
— Давайте сюда, — пропустил меня вперед начальник штаба и повернулся к лейтенанту. — Начкар, арестованного — в комнату бодрствующей смены.
Я осмотрелась: стол, стулья, шкаф, шахматы, двое перепуганных воинов… На стене — «Боевой листок», портянки — на батарее.
— Та-ак, — громко возмутился майор. — Лейтенант, портянки убери.
Начкар зарделся и моментально передоверил задание караульному:
— Семенов, убери.
— Я тебе сказал, лейтенант, — зло заиграв желваками, напомнил начальник штаба.
Начкар весь покрылся красными пятнами и молча вынес пахучий элемент солдатского обмундирования за дверь. Я усмехнулась: снять в карауле портянки — тягчайший проступок, и теперь ему будут «тыкать в морду» этими портянками при каждом удобном случае. Я присела на стул и прислушалась: во дворе раздавались звонкие, как пощечина, команды:
— Встать! — грохот сапог. — Смир-на! Нале-во! Вспышка с тылу! — и снова грохот сапог. От губарей добивались абсолютного подчинения.
— Ну, где там арестант? — изобразила я недовольство.
— Сейчас приведут, — засуетился выросший как из-под земли начкар. — Сейчас.
И, как бы в подтверждение его слов, в коридоре раздался размеренный топот двух — трех пар сапог: вели арестованного Щукина. Он вошел, и в комнате стало темней: так велик был этот парень.
— Господа, — взялась я за дело. — Свидетели мне не нужны, попрошу всех, кроме арестованного Щукина, покинуть помещение.
Майор
— Ладно, Юлия Сергеевна, работайте, если что, я буду рядом, за дверью, — предупредил меня майор и вышел.
Мы сидели друг напротив друга, и я в очередной раз возблагодарила судьбу за то, что выросла в армейской среде — здесь все было понятно. Щукин сидел, тоскливо уставившись в окно, и, дыша перегаром, теребил черными от грязи пальцами подол новенькой гимнастерки.
— Ну что, Щукин, — прервала я затянувшееся молчание. — Расскажи, как это тебя угораздило…
— Да я уж десять раз рассказывал, — отстраненно хмыкнул Щукин.
— Ничего. Одиннадцатый расскажешь.
— Да че там рассказывать? За руку его поймали вчера… он у Степы деньги стянул.
— Это я знаю. Но как это вы его до такого состояния додумались отделать? Пьяные, что ли, были?
— Ну.
— Да тебя ж напоить — не меньше литра надо!
— Полтора, — хмыкнул Щукин: этим он явно гордился.
— Сколько ж вы выжрали? — восхитилась я. — Ящик?
— Два, — вздохнул Щукин.
— Ну и сколько тебе светит?
— Комбат сказал: по нескольким статьям! — расстроился арестант.
— И какая самая тяжкая?
— Ну, эта… про оружие.
— Патроны, что ли, пропивали?
— Гранаты, — повесил голову Щукин. — Четыре штуки.
— Из вагонов?
— Да ну! Че там брать?
— Из машин? — предположила я.
— Не-е, в машине уже не возьмешь… это только на складе, при погрузке, — пока прапор не смотрит.
— И что, на четыре гранаты можно два ящика водки купить? — Цены на оружие я знала, и здесь, в гарнизоне, граната вряд ли стоила больше одного «пузыря».
— Ну да…
«Врет! — моментально поняла я. — Зрачки дернулись!»
Но ловить его на лжи немедленно было не с руки.
— А откуда узнали про гранаты? — моментально увела я разговор в сторону.
— Бычара заложил! — с ненавистью сказал Щукин.
— Быков, что ли?
— Ну…
Постепенно Щукин стал откровеннее. Я узнала и про всеобщих гарнизонных любимцев — собак, и про хавку, и про баню. Я узнала, где надо перелезать через забор, чтобы попасть в ближайший винно-водочный магазин, в какое время и где проходит патруль, каков режим работы складов — в общем, все, что знал Щукин. Ну и поняла кое-что сама.
Солдаты воровали боеприпасы часто, но понемногу. За лето четыре раза гранаты и патроны вывозили свои машины — на стрелковый полигон и на учения. Правда, один раз пришла чужая машина с армейскими номерами. В вагоны загружали малоинтересный массовому потребителю товар: ПТУРСы, зенитные комплексы, реактивные снаряды для «Урагана» — все большое, громоздкое и тщательно охраняемое. В то, что прапор — вор и сам приторговывает оружием, верили все, но за руку его никто не ловил.
— У вас бумага есть? — поняв, что беседа подходит к концу, спросил арестант.