Дозор навсегда. Лучшая фантастика 2018 (сборник)
Шрифт:
Вскоре мне стала названивать Синтия, но я не отвечал на звонки – просто выключил телефон.
Заснуть я не мог – ворочался, и мне все время чудился на лестнице за дверью шорох. Мне и раньше представлялась картина, как ночью в эту дверь врываются люди Сяолуна, надевают мне на голову черный мешок, как в кино, и волокут по лестнице. Сейчас мне представлялись невзрачные штатские с белыми глазами убийц – как из фильмов про Джеймса Бонда. Этот бесконечный калейдоскоп заставлял меня дрожать, я чувствовал, что простыня холодная от пота. Под утро мне все-таки удалось уснуть. По крайней мере перед глазами
– Марти! – требовательно раздалось у меня над головой. – Проснись, Марти!
Я открыл глаза.
Надо мной склонился дядя с горящей зажигалкой, и ее огонь отражался в его зрачках.
– Нам надо поговорить, Марти, – сказал он глухо. – Другого выхода нет. Где у тебя зажигается чертов свет?!
– Откуда у тебя ключ, дядя Джо? – спросил я ошарашенно.
– Ты уже забыл, чья это квартира, – с горечью сказал дядя. – Как же я тебя избаловал. Мальчику тяжело жить в квартире погибших родителей, мальчик хочет жить один, в студии, в центре Сохо, он дизайнер…
Я вскочил, зажег свет и начал торопливо одеваться. Мысли путались. Дядя присел на стул и внимательно смотрел на меня. Сегодня он выглядел гораздо лучше: не было ни складок, ни мешков под глазами, лицо было чисто выбрито, а костюм безупречен, как в прежние времена. Только был он немного бледен, а глаза красные, воспаленные. Одеваться под его пристальным взглядом было очень некомфортно. Дядя шагал по квартире, опираясь на трость, и разглядывал мой бардак.
– А Синтия все-таки с тобой не живет, – сказал он желчно.
– Мы встречаемся… Что-то случилось, дядя Джо?
– Случилось, – ответил он. – Я много думал, Марти, очень много. Тот наш разговор во дворе… Он привел меня в жуткую, беспросветную депрессию – я даже не знал, что такое бывает. Я понимаю, ты не хотел этого, но так вышло. Мне уже не хотелось ничего – ни жить, ни есть, ни даже курить трубку, я лежал много дней, смотрел в потолок и понимал, что жизнь кончена и все бессмысленно. Я это понимаю и сейчас. Скажу честно – больше всего на свете мне сейчас хочется умереть и наконец освободиться от этой черноты. Как долгожданный подарок и освобождение от страданий. Но черт побери, я не могу себе позволить этого подарка, Марти! Я его пока не заслужил, потому что у меня есть незаконченные дела на этой земле. И если бог дал мне напоследок немного сил, то это для того, чтобы я делал то, что должен, а не то, что хочется. А должен я, Марти, – он упер в меня узловатый палец, – сделать из тебя человека.
– Что?! – опешил я.
– Сделать из тебя человека, – повторил дядя Джо. – Потому что это ты, Марти, причина моего страдания. После смерти Мэй я остался совсем один, но я справился. Я с достоинством старел, продолжал вести дела в главном офисе, читал книги, подстригал участок, раз в неделю ходил в оперу… А потом снова появился ты, Марти!
– Про родителей?
Дядя Джо брезгливо обнюхал пустую бутылку из-под виски, стоявшую на столе, и принялся распахивать шкафы на кухне один за другим.
– Что ты за гадость пьешь? Где твой бар, Марти?
– У меня нет бара.
– Ты что, алкоголик? Только у алкоголиков дома нет бара – они допивают все, что к ним попадает.
Я открыл рот, но не нашелся, что ответить.
– Я много думал, Марти, – снова повернулся ко мне дядя Джо с горечью. – У меня совершенно безвыходное положение. Ты – мой единственный наследник, у нас с Мэй нет детей. Но я не могу тебе оставить «БАК» – ты бестолковая, бесхребетная свинья. Эта ноша убьет тебя. Ты бизнес разоришь, тысячи людей оставишь без работы, а сам погибнешь – либо от жира и алкоголя, либо тебя придушит какая-нибудь циничная Синтия.
– Не смей так говорить!
– Оставить тебя ни с чем, – продолжал дядя задумчиво, – я тоже не могу: ты сын Питера, ты внук Анри. Ты носишь мою фамилию, черт тебя дери, Марти Логан! Все подсказывает мне, что я должен спуститься в гостиную, отпереть сейф, вынуть винтовку и застрелиться. И оставить тебя решать свои проблемы. Но именно поэтому я не могу этого сделать – нет такой опции. И поэтому я здесь.
– Чего же ты хочешь, дядя Джо? – спросил я.
– Я хочу все оставшееся время, которое мне оставлено Господом, – зло произнес дядя Джо, – потратить на то, что я не успел: сделать из тебя человека. Своими руками! Двадцать четыре часа в сутки! Семь дней в неделю!
– Что это значит?!
– Это значит, что ты не получишь наследства – я все активы завещал в Международный Красный Крест. Чертовы волонтеры едут из благополучной Европы раздавать африканским детям лекарства от малярии – по колено в грязи да под пулями! Это они достойны помощи. А не жадная свинья, которая готова просадить чужой миллион в электронную рулетку! Но тебе, Марти, я оставлю нечто более ценное и важное – свою память, свои принципы и опыт. И этот капитал ты будешь монетизировать всю оставшуюся жизнь.
– Но… – Я не мог подобрать слова. – Дядя Джо, ты представить не можешь, как я рад увидеть тебя живым и бодрым!
Но дядя Джо меня даже не слушал. Он хмуро смотрел на часы:
– Я не бодрый и почти уже не живой. Сейчас пять утра, Марти. Запомни это время: это время, когда ты должен поднять с постели свою эгоистичную задницу и отправить ее на пробежку. – Он властно взмахнул тростью и направился к двери. – Вперед, за мной!
– Ты что же, – пробормотал я, – побежишь? В свои восемьдесят шесть?!
– Легкой трусцой и опираясь на палку, – желчно кивнул дядя. – А на углу, когда у тебя перехватит горло и заколет в твоем жирном боку, я тебя еще и обгоню…
С этого часа для меня начался ад. Неутомимый дядя всегда был рядом, кажется, он даже не спал. Он двигался медленно, дышал тяжело, кашлял, курил и опирался на трость, но постоянно требовал, требовал, требовал и постоянно читал нотации. Иногда – бил меня тростью.
В пять утра он гнал меня на пробежку. Потом заставлял готовить ему завтрак. Потом засаживал меня за французский и заставлял зубрить. Потом мы обедали, дядя сам выбирал новое кафе, мы шли туда пешком, и это было отдыхом, потому что дядя шел медленно, от меня ничего не требовал, а только говорил.