Дозоры слушают тишину
Шрифт:
Человек крякнул и осел на землю, будто у него подрезали поджилки. Это было даже смешно.
— Чего? — не понял он.
— Ложись, говорят! — властно повторил Спиридонов.
Человек плюхнулся прямо в грязь. А капитан Жунусов тут как тут. Наклоняется, шепчет переправщику на ухо:
— Микола, оружие есть?
— Чего?
— Я спрашиваю: оружие есть?
— Нема оружия, — ив отчаянии добавляет: — Мать вашу так!..
— Тихо, зачем выражаться? — шепчет Жунусов и как бы между прочим помахивает перед Миколиным лицом
— Какая шатия?
— Ай, ай, ай… Как нехорошо говорить неправду. Олекса нам все сказал.
Микола молчит, потом цедит сквозь зубы:
— Ничего не знаю.
— Ай, ай, ай… За чужую голову ты пожертвовал своими ушами, — насмешливо соболезнует Жунусов.
Это был верный удар.
— Там, в лесу, ждут меня, — со вздохом признался Микола.
— А ну, вставай, веди к ним.
— Чего? — испуганно спрашивает он, перестав стряхивать с себя грязь и мокрые листья.
— Не валяй дурака. Веди!
Микола с минуту молчит, потом отчаянно машет рукой:
— Ладно. Чтоб ни дна им, ни покрышки…
Видимо, он дрожит за собственную шкуру, и ему наплевать на своих дружков. Теперь нужно не терять ни минуты.
И мы идем в лес. Жунусов шагает вслед за Миколой, держа пистолет наготове. Мы со Спиридоновым крадемся сзади, прячась за деревьями и кустами, чтобы не попасть на глаза нарушителям, не спугнуть их раньше времени. Удивительная какая-то ночь! Уж со мной ли все происходит? Вот это стажировочка!
Жунусов шепчет:
— Позови их.
Микола молчит.
— Ну? — и тычет дулом пистолета в спину.
— Эй, давай сюда! — сипло кричит Микола. — Пошли.
Из-за деревьев выходят двое, направляются к нам. Третьего Лымаря что-то не видно. Только двое.
— Ну, как? — развязно спрашивает один из них. — Порядок?
— Порядок, — выступает вперед Жунусов. — Руки вверх!
Он уже не шутит и не вспоминает казахские поговорки. Обстановка слишком серьезная. Спиридонов и я держим оружие наготове. Каждый из троих взят на прицел. Чуть что — пулю в башку.
А те двое стоят в оцепенении, словно их хватил столбняк.
— Руки, руки! — повелительно напоминает Жунусов.
— Продал, гад! — свирепо бубнит здоровенный верзила и нехотя поднимает руки.
— Костя, дай я его ударю! — неожиданно плаксивым голосом просит второй, низенький и вертлявый.
Микола испуганно отступает, взглядом просит защиты у капитана.
— Кру-гом!
Первый поворачивается неуклюже, как медведь, второй — быстро и четко, как заводной солдатик.
— Обыщите, — приказывает мне Жунусов.
Он говорит это так, как говорят: «Прикуривайте», — не повышая тона. Ну, что ж, обыскать так обыскать… И хотя мне страшно, я закидываю автомат на спину, подхожу к задержанным, деловито обшариваю у них карманы. Огнестрельного оружия нет. Есть финские ножи, пачки денег, связки ручных часов, какие-то документы. Во всем этом разберутся в комендатуре. Наше
Я возвращался на поляну героем.
Опрышка похаживал около лежавшего на земле Лымаря и встретил капитана рапортом:
— За время несения службы никаких происшествий не было, — и добавил, заметив беспокойство Жунусова: — Да вы, товарищ капитан, не волнуйтесь. У меня комар носа не подточит.
В это время над лесом, со стороны границы, взвилась ракета. В ее мертвенно-красном сиянии заблестели вершины деревьев.
— Спиридонов, за мной! — скомандовал Жунусов, и оба они исчезли в погустевшей сразу темноте.
Меня капитан не взял: нужно сторожить задержанных. Я послушно согласился, поймав себя на мысли, что все больше и больше подчиняюсь этому веселому добродушному человеку. Опрышка и меня успокоил:
— Третий Лымарь на секреты напоролся. Ничего, будем охранять вместе.
Время ползет удивительно медленно, внимание как назло отвлекают посторонние вещи. Звезда сорвалась с небосвода, прочертив огненный след. Прошумел ветер в лесу. Где-то далеко-далеко прогремел поезд и затих. Бревна пахнут смолой, ноги в сапогах коченеют. Хорошо бы сейчас сухие портянки. А что, если костер разложить? Погреться, обсохнуть…
Задержанные лежат между бревен, каждый по отдельности, и мрачно помалкивают. Встречаются же в наши дни вот такие типы! Правда, верзила и плюгавый — те понятны. Ворюги, взломщики, им терять нечего. А что заставляет Лымарей шататься через границу? Впрочем, тоже понятно. Еще на заставе Жунусов объяснил мне, что при мадьярах и немцах они имели свою лесопилку, свою корчму в Подгорном. Советская власть им — как гвоздь в сапоге. И все же…
Почему же так долго нет Жунусова и Спиридонова? Что с ними? Мы тут о костре думаем, а они… Нет, зря оставили меня сторожить! Мог бы справиться и один Опрышка. Зачем торчать здесь и глазеть на связанную смирную «шатию-братию»? Ну зачем это?
Вдруг над лесом снова взвилась ракета. Потом вторая и третья.
Гук-ша-а… гук-ша-а… Ударили два выстрела, и вслед за ними срикошетило эхо. По лесистым склонам метнулся беглый гулкий шум.
И снова тихо.
В ожидании прошло еще полчаса. Почему дали ракету? Кто стрелял? Что творится там, на границе? Будь они прокляты, эти задержанные, связавшие нас по рукам и ногам!
Внезапно на поляне неслышно возникли Жунусов и Спиридонов.
— Живы? — спросил Жунусов, устало опускаясь на бревна.
Я бросился к нему навстречу:
— Ну как? Кто стрелял?
Но Ильяс не торопился с ответом. Он достал портсигар и закурил, долго не гася спичку. Огонек медленно подбирался к пальцам и вдруг потух, истощившись.
— Задержали третьего Лымаря. Зорин со своими джигитами. А стреляли? Стреляли, чтобы не ушел, понимаешь.
Мы помолчали. К чему слова? Все хорошо, что хорошо кончается.