Драгоценности Жозефины
Шрифт:
Впервые он поймал на себе ее взгляд полгода назад. По дороге в магазин, куда его послали за хлебом, мальчик встретил ее. Тайна околдовала мгновенно и навсегда. Медленно повернула голову, не отрывая взгляда. Напоследок улыбнулась и ушла, оставляя его в растерянности. Юра стоял как завороженный, напрочь забыв, куда шел. А после еще долго его преследовал лукавый взгляд юной чертовки, от которого становилось радостно на душе и как-то по-новому сладко.
Он и раньше видел, как она гуляла вместе с мальчишками. Его в компанию не принимали, да он и не стремился: учеба, шахматы, музыка – у него был свой мир увлечений,
После той мимолетной встречи возле булочной все изменилось. Юра впервые пожалел, что не вхож в дворовую компанию. Он чаще стал ходить через двор, где собиралась Танина компания, а в школе старался появиться около ее класса, чтобы взглянуть на любимую девочку.
Однажды, улучив момент, когда в учительской никого не было, он прокрался туда и заглянул в журнал восьмого «В», в котором училась Таня. Одни двойки и тройки, удивился он. Климушкина была известной разгильдяйкой, но вот глупой Юра ее никак не представлял. Но плохая успеваемость любимой не могла повлиять на чувства к ней. Юра в учительскую зашел совсем не для того, чтобы взглянуть на оценки. В конце классного журнала была информация об учениках – домашний адрес и телефон – то, что надо. Он даже не стал записывать – запомнил заветные цифры. Захлопнул журнал, поставил на место. В этот момент дверь открылась – вошла математичка.
– Закатов! Что ты тут делаешь? – удивленно спросила она своим хорошо поставленным строгим голосом.
– Анна Сергеевна просила сходить за журналом, – брякнул он первое, что пришло в голову.
– Анны Сергеевны сегодня не будет, она заболела. И когда ты только врать начал? А ведь такой хороший мальчик был.
– Извините.
Юре стало стыдно. Он почти никогда не врал, а если и прибегал ко лжи, то старался на ней не попадаться. Математичка к нему хорошо относилась и доверяла как прилежному ученику, и от этого было стыдно вдвойне.
– Иди уж, – проводила она его строгим взглядом.
Юра осмелился позвонить только через два дня. Вечером, уединившись в коридоре, набрал номер Тани. Что ей сказать, он не знал. Сердце забилось учащенно, коленки начинали трястись.
– Я слушаю, – отозвался женский голос. Слишком взрослый для того, чтобы быть Таниным.
– Здрасте. А Таню можно?
– Ее дома нет. Кто ее спрашивает?
– Одноклассник. До свидания, – чтобы не услышать неудобного вопроса, какой именно одноклассник, Юра поспешил положить трубку. И так наврал, хватит. Назвать свое имя он не решился.
На следующий день он позвонил чуть позже, и все равно Таню дома не застал. Звонить после одиннадцати вечера было неприлично. Он и не звонил. Попытался позвонить субботним утром, но опять неудачно – Татьяна еще спала.
– Сейчас разбужу, – раздался бесцветный голос ее матери.
– Что вы, не надо!
– Ничего, пусть поднимается. Уже десятый час, хватит дрыхнуть!
Послышались шаги, голоса.
– Да, – услышал он.
Сердце подскочило к горлу, мысли в голове перепутались и забились в панике. Что, что сказать? Сказать хотелось так много: «Ты мне нравишься, Таня. Давай дружить». За этой фразой скрывалось столько смысла, надежд, переживаний. Язык онемел, Юра молчал, зажав микрофон пальцем, и слушал легкое дыхание любимой.
– Слушаю! – повторила Таня. Ответа не последовало. –
Таня его не замечала. Зато заметили ее друзья. Вечер, дорога домой лежала от остановки через сквер. Из кустов, как из преисподней, вылезли четыре фигуры и перегородили дорогу. Самый высокий из них – Серый начал издалека.
– Ты, Суслик, как я посмотрю, совсем борзым стал, поляну не сечешь.
Двое вырубаются, третий в неудобной позиции – успеет нанести удар, определил расстановку сил Юра.
– Чего молчишь, ботаник? Очко играет? А не фиг на чужих чувих слюни пускать. Еще раз к Тайне сунешься, накостыляем.
– А может, вмазать ему меж глаз? – посоветовали Серому друзья.
– Слышь, Суслик? Народ требует зрелищ. Но я сегодня добрый. Вали, пока рыло не начистили.
Юра, не меняя темпа, и даже нарочно чуть медленнее, чем шел до этого, не оглядываясь, двинулся в сторону дома. Он все прекрасно понимал, от него требовали прекратить обращать внимание на Таню, иначе побьют. И занятия борьбой помогут едва ли – силы неравны. Но он не собирался слушаться эту шайку. Таня – не их собственность, она сама решает, с кем ей быть.
Он написал ей стихотворение. Долго подбирал слова. Правда, вышло не очень складно. Юра бросил ей самолетик на балкон. Попал только с пятой попытки, а до этого самолетик пролетал мимо. Застрял в ветках дерева, и пришлось делать новый.
Но надо быть начеку.
Серый и компания заловили его в классе перед уроком французского. Француженка еще не пришла, а немногочисленных одноклассников они попросили выйти. Серый вытащил из кармана смятый листок бумаги, в котором Юра узнал свой не долетевший до Таниного балкона самолетик.
– Твое сочинилово, Мандельштам хренов?
Нежный облик глазами лаская,Без тебя не живу, не дышу.Для меня ты – мечта неземная,Я любимой тебя назову.– Кто так пишет, придурок? Я тебя сейчас писать научу. Бери мел, пиши: «Я придурок, я дебил, я чмо». И без ошибок давай. «Я даун», – продолжал диктовать Серый. – И от себя что-нибудь добавь.
«Я серое убожество», – вывел Юра.
– Годится, – похвалил Серый. – Теперь подпишись.
«Завадский Сергей», – написал Юра.
– Что? Вот урод! Ну, ты меня достал!
Прозвенел звонок, зашла учительница, а за нею гурьба ребятни.
– Завадский! Что за приступ самоуничижения? Стирай свои заметки.
Учительница французского была одной из немногих, которую все слушались. И не потому, что она была злой, нет. Она отличалась невероятной женственностью: звенела изящными браслетами, на шее и в ушах носила изысканные украшения, высоко закалывала волосы, которые выбивались и падали на лицо. Преподаваемый ею предмет очень ей шел. Легкая блуза с рюшами, длинная юбка с высокой талией, шерстяной жилет, туфли на тонких каблуках. От нее исходило обаяние, которое чувствовали все – и коллеги-учителя и ученики. Никогда не повышала голоса, она говорила тихо, с завораживающей хрипотцой, усмиряя хулиганов одним лишь взглядом своих шоколадных глаз. Серый, привыкший дерзить учителям, с француженкой делался смирным. Он вообще робел перед такими вот женственными женщинами.