Драко

Уотсон Йен

— Так, что смог посмеяться над нами, — съязвил Гримм.

«Воистину, я бегу по лабиринту, — подумал Жак, — а у лабиринта, возможно, вообще нет настоящего выхода».

— Кстати, об идеалах, — поддел Гримм Гугола, — вон идёт твой.

Ме’Линди вернулась в своё настоящее тело и сейчас возвращалась в крипту управления.

— Значит, вот он какой — Хаос, — был её комментарий.

— Нет, — поправил Жак, — это был лишь один мир из сотен, куда вторгся Хаос.

— Ты знаешь, там я почувствовала себя почти как дома в своём уродливом

теле. Кое-что я там заметила на свой изменённый взгляд.

Жак немедленно встрепенулся:

— Порчу Хаоса?

— Что-то в воздухе. Нет, в невидимой атмосфере. У меня не было таких ощущений, когда я оборачивалась в Василарёве. То была… работа. Здесь было больше как гнусная и чарующая судьба.

— Может изменение тела вызвать привыкание? — обеспокоенно спросил скват.

— В мире Хаоса, думаю, да. Ты застрянешь, станешь чудовищем и не сможешь обратиться назад. Хаос — это полиморфин для безумных и дурных, для больных умом, для мозгов, которые жаждут, не зная меры. Ты превратишься в суть собственного кошмара, который начинался, как бредовый и увлекательный сон. Затем кошмар придаст форму твоему телу. Кошмар завладеет тобой. Ты по-прежнему будешь считать себя сновидцем. Но ты им не будешь. Ты будешь тем, что снится. Я вот думаю…

— Что? — спросил Жак. Ме’Линди, похоже, стояла на пороге какого-то откровения — может быть, схожего с фальшивым озарением наркотического бреда, когда раздавленный жук кажется переполненным космической значимости. — Что, Ме’Линди?

— Я вот думаю: не может ли по-настоящему выдающаяся личность избавиться от владычества Хаоса собственными силами? Тогда эта личность станет невосприимчивой к Хаосу, в точности как я невосприимчива к гидре — надеюсь, что невосприимчива.

— Может ли Зефро Карнелиан быть такой личностью? — тихо спросил Гугол со своего ложа навигатора. — Везде как дома, как он похвалялся! Способной скакать по мирам Хаоса и не запачкаться.

— Ненавижу его, — туманно ответила Ме’Линди. — Хотя… глубоко внутри он меня тронул.

«Глубже, чем я?» Жак ощутил укол ревности.

— Я чую вонь культа, — объявил он резко. — Крестовых походов и спасителей. Человеческий разум очень склонен к культам. Культы генокрадов, культы Хаоса, заговоры… Но есть только один спаситель. Император. Держитесь только за эту надёжную цепь (Хотя насколько надёжна она в реальности? Насколько надёжной она осталась?). Пусть эта цепь связывает вас. Примите её оберегающие узы с радостью.

— В таком случае, — спросил Гримм, — не должно ли нам с радостью принять узы гидры? Если она на самом деле очистит Галактику от демонов, и мутантов, и злобных ксеносов?

Жак вперился в сквата злым взглядом:

— И от недолюдов тоже, коротышка? Почему тогда не от всех, кто отклоняется от человеческой нормы? Пока не останется только одна норма повсюду — в галактике моноразума.

Такой была позитивная сторона гидроплана; с обратной стороны была… галактика, кишащая отродьями Хаоса.

— Я, помню, не был

нормой, — В душе Жака боролись противоречия. Он прижал ладони ко лбу. Пробормотал молитву — кому? Слабеющему Повелителю Человечества?

— Я только спросил, босс, — сказал пристыженно Гримм так, словно ему передалось душевное смятение Жака.

— Вся галактика спрашивает. — И кто ответил на её мольбы? Лицемерная клика потенциальных рабовладельцев? Пройдоха-арлекин? Или осыпающийся утёс, который хлещут волны Хаоса?

— Куда мы направляемся? — Навигатор желал знать.

Точно, очередная полезная единица испрашивала руковождения. И, конечно, гидра обещала даровать тотальное руководство. Если бы Жак только мог поверить заговорщикам… но он не мог.

— Наша цель — священная Терра, Виталий. Больше некуда. Мы проникнем туда на виду у всех. Это будет проверкой твоего мастерства пилота.

— Да я, м-м, особо не напрашивался на проверку. Не в таком виде, во всяком случае! Не то чтобы я не рад возможности… Но Виталий Гугол против целой оборонительной сети солнечной системы… Э-эм, да? Ладно…

— Этот полёт может войти в легенды, — подсказал Гримм. — Может, ты сложишь хвалебную песнь своему пилотажу.

Ме’Линди холодно усмехнулась:

— Или наоброт — оду самоубийству.

— В первую очередь, — сказал Жак, — нужно выбросить за борт ящик с гидрой. Пустим его своим ходом в самое солнце. Местное голубое светило сгодится не хуже остальных.

— Это твоя единственная улика, босс. Гидра — твоё доказательство.

— Ты думаешь, я сплю и вижу, как бы протащить её контрабандой в самое сердце Империума? Вообрази, если выпустить гидру на волю в недрах мира, породившего нас, в самом центре человечества? Невозможно!

Тем не менее, подумал Жак, часть вещества гидры всё-таки долетит до самой Земли. Та часть, что незаметно прячется внутри Ме’Линди, усвоенная, обезвреженная.

Он представил себе Ме’Линди в застенках своего ордоса. Он представил себе, как её распинают и вскрывают, словно лягушку, в демонологической лаборатории Маллеуса, исследуют, зондируют, разрушая сначала разум, потом тело.

Его разум отверг это видение, но не раньше, чем её встревоженный взгляд встретился с его.

ШЕСТНАДЦАТЬ

Глаз Ужаса лежит у окраины Галактики к галактическому северо-западу, в области такой же одинокой, как Жак иногда чувствовал себя в эти дни. И на душе легче не стало, когда Гримм едва не покинул корабль на полпути к Терре…

Скват утверждал, что расстояние слишком большое, чтобы пытаться преодолеть его одним варп-прыжком с тем запасом топлива, что оставался в баках «Торментума».

Он, без сомнений, был прав. Только указать на это должен был Виталий Гугол. Навигатор утверждал, что собирался это сделать, как только корабль покинет систему голубого солнца, как только «Торментум» снова полетит, швыряемый штормами, сквозь варп.