Дракоморте
Шрифт:
Или они ожидали, что Йеруш вернётся?
Даже знали, что он вернётся?
Вдруг родители следили за ним, следили за его успехами, никак не давая знать о себе? Не навязывая ему своё общество, раз он сам его не ищет? Вдруг родители прониклись и сочли его всё-таки небезнадёжным? Ну хоть чуточку? Ну хоть в чём-то?
— Йер, тебе не нужно подвергать себя опасности, — спокойно и серьёзно проговорил отец. — Тебе вообще нечего делать в таких местах, как этот лес. Тебе уже давно не нужно ничего нам доказывать, тем более… таким трудным способом. Мы и так тебе верим. Правда.
Йеруш
С каких это пор родители ему верят? С каких это пор он не должен доказывать… не то что свою правоту, а вообще своё право быть? Давно ли отец считает, что в Йеруша всё-таки стоило вкладывать время и силы?
Неужели родители и впрямь его поняли и поверили в него? Что-то вынесли из той ссоры, что-то переосмыслили после ухода сына? Вдруг они и впрямь следили за ним все эти годы — ну а почему бы нет, он же не прятался! Если они наблюдали, как он живёт свою жизнь (без них!), как делает свои выборы и принимает последствия, как упоённо и неустанно бежит вперёд по дороге, которую выбрал сам для себя, а не которую выбрали для него другие…
Если они поняли, увидели, сколько всего он способен совершить, когда действует по внутренней потребности, а не по принуждению? Действуя там, где чувствует свою значимость и причину быть, а не там, где ежедневно должен участвовать в состязаниях, которых не выбирал, и пытаться выиграть в них, волоча за собой гирю на ноге — вечный груз вины, вечное ожидание окрика, вечное сознание, что он недостаточно хорош, что его самого не достаточно… Ни для чего. Гиря-неуверенность, гиря-вечное-сомнение, что он достоин хотя бы дышать.
— Йер, ты правильно сделал, когда ушёл по своему пути.
Мать качает головой. Точно удивлённая, что ей приходится говорить это сыну.
— Ты был прав. А мы — нет. Тебе не нужно снова и снова доказывать это каждый день. Не нужно повторять это, как урок, — это не твой урок, Йер.
Как же трудно дышать.
Мать и отец расплываются перед глазами. Горло стискивают чьи-то невидимые пальцы. Родители и правда всё поняли? Она всё поняли настолько хорошо, что отправились за сыном в Старый Лес, только чтобы остановить его глупые и опасные поиски… того, чего, возможно, и не существует в действительности?
Ведь живой воды, скорее всего, не существует.
— Пойдём домой, Йер, — отец улыбается и протягивает руку.
Домой. Домой.
Какое щемящее, тёплое и прочно забытое слово.
— У меня ещё здесь дела.
Йеруш впервые разлепил губы и не узнал своего голоса — он был тусклый, низкий, глухой и немного драконий. Совсем не этим голосом Йеруш разговаривал с родителями прежде.
— Йер, дорогой, — нежно улыбнулась мать, — тебе не нужно больше бегать за призраками. Твоё желание сделать нечто важное — оно давно исполнилось. Ты уже сделал это, дорогой, многократно. Разумеется. Теперь мы верим в твоё предназначение, в твой талант и в твою способность…
— Может быть, ты только говоришь, что веришь, — перебил Йеруш чужим драконьим голосом. — Или вправду веришь, но
И Йеруш, глядя в серебристо замерцавший портал арки, прошёл мимо родителей. Даже не посмотрел на мать. Даже головы не повернул к отцу, который всё ещё протягивал ему руку.
— Их здесь нет, — шептал Йеруш арочному порталу, шагая к нему на дрожащих ногах. — Это лишь морок, а может, даже картинки в моей голове. Я понял, понял. Я же сказал тебе, бзырявая захухрячья, у меня есть не только желание. У меня есть намерение.
Котули и оборотни-усопцы, терпеливо ожидающие кого-то или чего-то на поляне, видели, как Йеруш Найло долго стоял перед исполинской аркой и о чём-то спорил сам с собой, а потом пошёл вперёд на явственно дрожащих ногах и растворился в серебре портала.
Арка тут же исчезла. На её месте стояла светловолосая женщина в пышном красном платье. Глаза у неё были лисьи.
***
Поздно вечером Нить, твердя себе «Всё, чего я не делаю, делает меня» и понимая, что у неё может не быть другой возможности взять «телом с тела» так много и так полно, тихонько ввинтилась под одеяло к Илидору. Охраняющие поляну звери следили внимательными жёлтыми глазами, как волокуша прижимается к чужаку, вытянувшись в струнку, едва дыша от ужаса и осознания собственной смелости.
Поющий Небу, видимо, уже успевший задремать, немедленно проснулся — Нить поняла это по тому, как подобралось его тело. Несколько мгновений никто из них не шевелился, потом волокуша, обмирая, протянула дрожащую ладошку, положила Илидору на живот, медленно повела пальцами вниз по напрягшимся мышцам.
Илидор мягко перехватил запястье Нити, аккуратно убрал её руку. Из-под одеяла не выгнал, но недвусмысленно повернулся к волокуше спиной, произнеся одними губами:
— Я, конечно, люблю зверушек. Но не этим.
***
Старшая волокуша Матушка Пьянь вошла в свой дом, тяжело гружёная котомками со всякими полезными и редкими в старолесье вещицами, которые эльфы-торговцы выставили с рассветом на рынке посёлка Четырь-Угол. После полудня торговцы двинутся дальше, и очень удачно, что сейчас Матушке Пьяни удалось накупить у остроухих замечательных вещей. Чайник из разрисованного стекла — чтобы заваривать вкусные отвары, и травы для этих отваров — такие травы, которых не растёт в старолесье. И всякие лакомства, подобных которым не умели готовить в Старом Лесу: маленькие печенюшки с маком, печёные палочки из овсяной муки, а внутри у них — перетёртая с сахаром смородина. А ещё мятные пряники из людских земель — пряники политы сладкой белой глазурью, такой душистой, что аромат её будет чувствоваться в доме ещё несколько дней после того, как сами пряники будут съедены.