Дракоморте
Шрифт:
— И Матушка Синь отпустила тебя сюда одну?
Нить помотала головой,
— Значит, получишь нагоняй. Тебе мало влетело за то, что подбила нас лететь к Башне? Что такого ты хочешь теперь услышать? Что такого, что стоит нагоняя?
Она подняла взгляд. С каких пор дозорные разговаривают с ней, недокрылой? Да ещё после того, как она их допекла просто до горлышка, таки заставив поговорить с Рохильдой? С чего это им есть дело до её дел, нагоняев и интересов? Ну захотелось ей снова ослушаться Матушку Синь и одной пропутешествовать через изрядный кусок леса на сгонах с двумя пересадками —
Дозорные смотрели на неё и улыбались. Весело, а вовсе не снисходительно.
— Проходим, проходим! — ожил в вышине грибоец-провожатый.
Котули Ыкки и Тай устремились на лестницу. Конхард прошёл несколько ступеней и остановился, наблюдая за волокушами.
— Сгон на юг через десять по двунадесять, переход на первую северо-западную точку сгона!
— Матушка Синь говорит, ты маленькая шебутная дурочка, — изрёк высокий дозорный и тряхнул крыльями. — А мы говорим, что у тебя смелое сердце дозорного. Просто не всякое сердце попадает в подходящее тело.
Большая честь — быть дозорным. Большая редкость. И ещё большая редкость — когда дозорные по своей воле поднимают тебя в небо.
Они подхватили Нить под руки, подставив свои плечи, крепко сцепив на её спине свои руки, и оттолкнулись от земли, сильно взмахивая своими большими роскошными крыльями. Нить ахнула и покрепче вцепилась в дозорных, всё ещё не веря, что её ноги оторвались от земли, что сердце колотится в висках, что земля…
Земля шаталась под ногами, медленно приближались и снова удалялись, оставались внизу перегонные лестницы, перехватывало дыхание, тело ощущалось совсем по-иному — как будто из него выдернули все кости и одновременно наполнили новой силой, силой чужих крыльев, распахивающих мир перед глазами Нити, раскатывающих мир перед её глазами, как бесконечное полотно. Её погружали в небо, выше перегонных лестниц, выше перегонных кряжичей и замерших на ступенях котулей, и грибойца, орущего «Проходим, проходим!». Было жутко и прекрасно, свободно и бесконечно, огромное небо встретило крошечную волокушу в своей бескрайности и показало — что значит дышать, что значит любить, что значит свобода.
Полёт волокуши шаток и недолог — какими бы хрупкими ни были их тела, они тяжелы для полёта. Лишь несколько бесконечных мгновений дозорные, подхватившие под руки Нить, держали её выше перегонных кряжичей и лестниц, в мире бесконечного простора и неба — но эти несколько мгновений, распахнувшие перед ней мир, стоили всей предыдущей жизни.
И когда вместе с дозорными Нить опустилась на перегонную лестницу, она поняла, что имел в виду Илидор, когда говорил: «Всё, что ты узнаешь и почувствуешь в небе, сделает нового тебя, оно будет с тобой до тех пор, пока ты живёшь, дышишь и помнишь. И никто не сможет этого отобрать».
— Проходим, проходим! — ожил грибоец-провожатый, когда ноги волокуш утвердились на перегонной лестнице.
И они пошли по лестнице вперёд, а над ними улыбалась бесконечность бесконечности неба.
***
Шикши, жрецы Асаль и оборотни стояли у границы фермы Мажиния до самого заката, когда в повозки были погружены последние пожитки. Теперь Мажинию, Рохильде, Илидору и Йерушу предстояло в ночь проехать изрядный кусок пути до
«Не возвращайтесь. Ни один из вас четверых. Никогда не возвращайтесь в Старый Лес, если жизнь дорога. Вам здесь не место».
Кода
Илидор уложил в повозку последний мешок с добром подоспевших первым сгоном жрецов, которые решили уехать из леса. Опёрся на борт и замер на несколько мгновений, глядя в одну точку. В предрассветных сумерках было хорошо видно, как глаза дракона то линяют до серебристого цвета, то вспыхивают оранжевым. Крылья то и дело встряхивались, словно убеждаясь, что они снова целые и способны двигаться, а иногда вдруг плотно-плотно обхватывали бока и живот.
Слишком много чувств и эмоций атаковало Илидора в этом лесу, слишком долго до этого они были заперты в маленьком человеческом теле, им не хватило одного-единственного полёта в теле дракона, чтобы окончательно найти своё место среди других его чувств.
Позади зашуршали шаги — лёгкие, неровные, точно идущий не мог решить, стоит ли идти дальше, или словно его ноги двигались независимо друг от друга, когда и как придётся. Илидор скосил глаза на Йеруша – серо-взъерошенная тень, едва прорисованная в дымко-сером предрассветье.
— Почему ты мне ничего не объясняешь? Я же не отстану.
Найло уставился в тоскующее небо, постоял так несколько мгновений и принялся медленно крутиться вокруг своей оси.
— Я почти ничего не помню, после того как сломали ворота, — продолжал Илидор глухо, крепче вцепившись в борт повозки, а крылья вцепились в Илидора. — Я помню только какие-то… вопли и вспышки. И ещё было больно. А потом кто-то уронил меня и начал жрать, и деревья мелькали над головой, а потом вдруг стала ночь. Тьма без звёзд. Я упал в эту тьму, и дальше не было ничего.
Дракон заставил себя отпустить борт повозки, вдохнул прохладный, почти ночной ещё воздух. С силой потёр пальцами виски, обернулся к Йерушу.
— Ну и каким образом после всего этого я вдруг оказался жив и цел? Почему я несколько дней спустя скачу по лесу, как юная лань? Найло!
— Отцепись от меня! — простонал эльф, вцепился ногтями в свои плечи, дёрнул головой, клюнул воздух. — Оборотней разогнала Кьелла, что ты ко мне-то пристал?
— Кьелла, Кьелла, — дракон выплюнул это имя, как попавшего в рот червяка. — Какого хрена ей меня спасать?
— Сейчас узнаем! — Йеруш снова дёрнул головой, теперь вбок, в сторону леса. — Правда, я нигде не вижу Кьеллы! Наверное, на минуточку отбежала, но она вот-вот вернётся и в подробностях нам всё расскажет, и споёт, и спляшет, и сварит варенье из сливянки, да? Как считаешь?
— Найло, — с нажимом произнёс Илидор, — ты не договариваешь. Я вижу.
Йеруш зыркнул на Илидора злобно и чуточку затравлено, и тут же вдруг лицо смягчилось, руки отцепились от плеч и метнулись в стороны — вот-вот захлопают рукавами, как крыльями.