Дракон и роза
Шрифт:
– Спасибо, – ответила Элизабет. – Я нежно люблю музыку. – Затем в ее глазах промелькнула тень. – Но мне не следовало бы забывать, что других она волнует гораздо меньше.
На это замечание Маргрит не могла ответить, поскольку лицом, не любившим музыку, или, по крайней мере, не любившем внимание, которое оказывали ее дочери, когда та играла, была королева. Маргрит мягко заметила о пользе чтения, которое также является большим утешением. Она подумала, что чем раньше Элизабет выйдет замуж и выскользнет из-под башмака своей матери, тем лучшая из нее получится женщина. Ей не нравилась эта тень страха в глазах Элизабет, хотя Элизабет не была трусихой. Маргрит видела,
В Элизабет была чувственность, которая ей досталась не от отца и не от матери. Может быть, от старых графа или графини Йорков… да, скорее, от них, ведь у Ричарда и Глостера она тоже есть.
– Мой сын тоже любит музыку, – сказала Маргрит. – Он пишет мне, что это его главное удовольствие.
Что-то сверкнуло в глазах Элизабет. Маргрит неожиданно захотела узнать, знает ли девочка, что ее имя использовалось, чтобы выманить Генриха назад в Англию. Если это так, то одобрила ли она это? Можно ли уговорить ее надавить на отца, чтобы тот выдал ее замуж за Генриха? Эдвард очень любит свою старшую дочь, очень любит… любит, возможно, так, что готов был бы выдать ее за мужчину, который не увезет ее. Но если Элизабет что-нибудь знает, она знает и то, как не выдать себя.
– Вам, наверное, очень не хватает его, – тихо сказала принцесса. – Грустно, что он не вернется домой.
– Он не вернется домой без своего дяди.
Маргрит привела оправдание, которое часто использовала в последнее время для объяснения отказов Генриха на самые заманчивые предложения.
– Я написала ему, что ему ничего не угрожает, и я думаю, что он верит в это. Но если Генрих кого-то любит, то любит очень сильно. Он не променяет свою любовь на свою выгоду.
Элизабет отвела взгляд. Ее прекрасное личико слегка залилось краской.
– Это просто восхитительно, – прошептала она.
– Полагаю, что это так, – согласилась Маргрит с легким смехом, – но сейчас я хотела бы ошибаться в этом, лишь бы увидеть его снова.
Дальше продолжать было опасно и неуместно. Хотя Элизабет была молода, она не была глупой. Маргрит сказала достаточно, чтобы девочке было о чем с удовольствием подумать.
ГЛАВА 4
Сложная игра с целью убедить бретонских дворян в том, что Генрих является подходящим мужем для Анны, растянулась на долгие годы. Роль Генриха заключалась в эффективном использовании своего красноречия, прикрываясь, где лестью, а где хвальбой, в зависимости от того, что подсказывал ему ангел-хранитель. Роль Франциска заключалась в том, чтобы вдолбить в головы своих баронов мысль о добродетелях Генриха, и одним из путей для этого было возвысить более опасного фаворита. К власти был продвинут Пьер Ланду, выскочка и мошенник с острым умом, вкрадчивыми манерами и жадностью, удивительной даже по тем захватническим временам. На фоне Ланду Генрих был просто образцом добродетели.
За несколько недель до двадцатипятилетия Генриха из Англии пришло сообщение, достаточно тревожное, чтобы отвлечь его от этой цели. Умер муж Маргрит. Курьера, доставившего эту новость, сразу же отправили назад с предложением Маргрит найти убежище в Бретани, в случае, если ей что-то угрожает. Прежде чем гонец успел вернуться назад, появился сколяр с посылкой из книг для Генриха.
Эдвард IV не хотел, чтобы правнучка Джона Гонта жила в безутешном одиночестве. Он считал, что было бы хорошо снова выдать ее замуж.
Срочные послания Генриха вызвали у Маргрит нежную улыбку. Теперь ей было почти сорок, но ее красивые благородные черты не изменились. Правда, под глазами залегли глубокие тени, щеки ввалились, а на ее прозрачной коже слезы и смех проложили маленькие морщины. Эти изменения только подчеркивали особую хрупкость ее чистоты, которая привлекала взгляды мужчин и в тоже время удерживали их от грубости.
Милый Генрих, он по-прежнему был настолько наивен, чтобы беспокоиться о своей матери, как будто после всех этих долгих лет она не могла позаботиться о себе сама. Она грациозно, как девочка, поднялась и пошла к секретеру. Царапанье в дверь заставило ее ускорить шаги, засунуть письмо Генриха в секретер и, отступив на шаг, произнести:
– Войдите.
Паж объявил приход лорда Стэнли, который вошел в комнату, едва не наступая ребенку на пятки.
– Вы, наверное, сочтете мое столь быстрое возвращение безрассудным, леди Маргрит, – сказал он.
Маргрит усмехнулась, она пыталась сохранить спокойствие, затем сдалась и рассмеялась.
– Мой дорогой лорд Стэнли. Ни одна женщина не сочтет безрассудным мужчину, который ухаживает за ней. Поскольку нас связывает только вопрос о нашем предполагаемом союзе и поскольку вы настаиваете на нем, я могу только предположить, что у вас появились новые или более весомые доводы в его пользу. Я думаю, это может только льстить, и, отнюдь, не говорит о безрассудстве.
Лорд Стэнли внезапно остановился и подтянулся. Маргрит рассмеялась, но глаза ее были добрыми. Он вновь двинулся вперед и его тонкое лицо приняло напряженное выражение.
Он был, скорее, среднего, чем высокого роста, но хорошо сложен и в его походке чувствовалась легкая грациозность придворного служаки, кем он собственно и был. Его высокий, открытый лоб и темные глаза выдавали в нем ум; полные, красивые губы говорили о страстности, а вот подбородок, – полагаться на лорда Стэнли было безнадежным делом. Маргрит подумала, что это и неплохо. У нее хватит сил на двоих.
– Тогда я должен полностью положиться на эту маленькую женскую слабость, – сказал Томас Стэнли, – хотя я и не льстил вам. Мое отношение к вам… в высшей степени искренне… чтобы сделать признание. Вы возражали против той невиданной поспешности, с которой король принуждает вас к новому браку. Это моя вина.
– Ваша, лорд?
Лорд Стэнли глубоко вздохнул и отвернулся.
– Я давно люблю вас, леди Маргрит, откровенно говоря, даже больше, чем следовало бы. Мое сердце было отдано вам еще до того, как умерла моя жена. Вы излучали чистый свет восковой свечи среди тех вонючих и коптящих факелов, в которые превратились большинство придворных дам.
Маргрит сделала горестный жест рукой, и Стэнли замолк. Ходили слухи, что его жену присвоил себе король. Если это так, то он был слишком слаб, чтобы протестовать, но у него хватило достоинства, чтобы понять, какую цену он заплатил за свои выгоды.
– Как только я прослышал о смерти Стаффорда, – продолжил он после паузы, – я пошел к королю и… и потребовал вас.
– О Боже!
Ее слова словно ударили его по лицу: он вздрогнул и слегка отступил назад.
– Если это… неприятно вам, Маргрит, если вы считаете, что я не смогу быть вашим мужем, я… я прекращу свои ухаживания.