Дракон на войне
Шрифт:
К этим цветам его привел сосед и ближайший друг, тоже славный рыцарь, сэр Брайен Невилл-Смит. Сэр Брайен, к своему несчастью, был всего лишь рыцарем-знаменосцем, он владел полуразрушенным замком, который с трудом поддерживал в пригодном для проживания состоянии; но его имя было знаменито в этих землях, и не только потому, что он был соратником Рыцаря-Дракона, но и потому, что он завоевал право называться мастером копья на многочисленных турнирах, проходивших в те времена по всей Англии.
Сэр Брайен, полный счастья, находился сейчас в четырех милях
Леди Геронда и лорд Брайен не могли пожениться, пока ее отец не вернется и не даст на это своего благословения. Но это вовсе не мешало им встречаться, что они и делали каждый раз, как им представлялась такая возможность. Сэр Брайен и Дэффид ап Хайвел, мастер-лучник, еще один близкий друг и соратник, были с сэром Джеймсом на шотландской границе и посещали замок сэра Жиля де Мера, четвертого соратника и славного рыцаря. Как и Джеймс, Дэффид сейчас возвращался к себе домой и задержался в разбойничьей шайке своего тестя, Жиля Волдского, на расстоянии половины дня перехода до своего дома.
Сэр Брайен знал эти места как свои пять пальцев, а сэр Джеймс появился здесь не более трех лет назад, вот сэру Брайену и пришлось рассказать ему об озере, на берегах которого ближе всего к замку Маленконтри можно было набрать прекрасных летних цветов.
Указания сэра Брайена не подвели. На влажных землях близ озера с заболоченными берегами действительно находились обширные заросли цветов с широкими желтовато-оранжевыми лепестками.
Это были не розы, о которых Джеймс, или Джим, как он все еще продолжал думать о себе, помышлял. Но цветы превосходны, и большой букет таких цветов определенно не ухудшит дела, когда речь зайдет об отношении Энджи к его задержке с возвращением домой.
В руках Джима была уже полная охапка длинных цветущих веток — цветы росли на кустах, а не отдельными стеблями, — когда его отвлек булькающий звук, исходящий из лежащего перед ним озера. Подняв глаза, он так и застыл на месте.
Вода в центре пруда заволновалась. Она вздулась большим водяным пузырем, который наконец лопнул, проткнутый чем-то шарообразным. Этот шар рос, рос и рос…
Джим изумленно уставился на него. Казалось, шар никогда не перестанет расти. Наконец он вырос до того, что возвышался на десять футов, и теперь его поверхность очень напоминала короткие мокрые светлые волосы, приклеившиеся к огромному круглому черепу.
Шар полз и полз вверх, пока не открылись огромный лоб, пара безмятежных глаз, глядящих из-под густых светлых бровей, огромный нос и еще более огромные рот и подбородок — лицо, которое можно было назвать тяжелым, даже будь оно нормальных размеров. Оно оказалось лицом невероятного гиганта. Если судить по лицу, обладатель его должен быть не менее ста футов ростом, а Джим, исходя из своего знакомства с такими маленькими озерами, полагал, что глубина здесь
Однако у Джима не было времени задуматься об этом — голова, подбородок которой чуть приподнимался над водой, начала медленно приближаться к нему; мускулистая шея, вполне подходящая для головы такой величины, гнала большую изогнутую волну. Эта бегущая впереди волна выплеснулась на берег и окатила Джима до колен. А тем временем принадлежащее голове тело все больше и больше поднималось из воды, оно оказалось не таким высоким, как предполагал Джим, зато более достопримечательным.
Монстр наконец вышел на берег озера, остановился, возвышаясь над землей и разливая вокруг воду, и уставился на Джима. Предположение Джима оказалось неверным. В действительности рост незнакомца оказался не более тридцати футов.
Во всех остальных отношениях гигант походил на человека. На нем была надета огромная шкура. Перекинутая через плечо, она спадала до колен на манер одежды Тарзана в старом фильме. Так, пришла Джиму в голову внезапная мысль, обычно рисуют завернутых в звериные шкуры пещерных людей.
Но между монстром и пещерным человеком имелись два отличия. Нет, три. Первое — непомерная величина. Во-вторых, он явно чувствовал себя как дома не только на земле, но и под водой. Третье было самым интересным. Человек, существо, или как там его еще назвать, сужался книзу.
Короче, огромную голову подпирали довольно узкие, по гигантским меркам, плечи, а грудь была еще уже в сравнении с плечами. Ноги же оказались лишь раза в четыре больше, чем у Джима.
Этого нельзя было сказать о руках — они выглядели не то чтобы похожими на бочонки, нет, каждая рука могла запросто зажать в кулаке бочонок.
— Подожди! — прогудел великан.
Или, по крайней мере, Джим решил, что он это услышал.
— Подождать? — с удивлением и испугом переспросил Джим. — Чего?..
Но тут он понял — вспомнил из дней своего пребывания в двадцатом столетии в качестве ассистента преподавателя на кафедре английской литературы в Ривероуке, — что услышанное слово означает вовсе не «подожди». К нему обратились на староанглийском, и было сказано «Вает!».
Единственной причиной, по которой его смятенный ум определил это слово, было то, что именно этим словом начинается старинная английская поэма «Беовульф», написанная за четырнадцать веков до того времени, в котором Джим пребывал в мире, где родился и первоначально жил.
Джим попытался вспомнить, что означает «вает», — очевидно, это слово было своего рода приветствием или предназначалось для привлечения внимания, но он был слишком сбит с толку происходящим, чтобы выудить из памяти какие-то староанглийские слова, хотя когда-то и положил немало сил, изучая этот язык. Такое обращение ввергло его в шок — здесь, в этом мире, любой человек и все животные, которые по непонятным причинам умели говорить, включая драконов, говорили на одном языке.
— Извини… Извини, я, — заикаясь, забормотал он, — я не говорю на…