Дракон выбирает судьбу
Шрифт:
Кто она для него? Любимая женщина – или возможность приблизиться к людям, стать для них своим, получить выгоду?
Джеммой вдруг овладело горячее желание поступить так, как хочется ей, а не требует жизнь – похожее чувство она испытывала в студии Падди Кейвиварна. Мужчина и женщина могут любить друг друга. Могут пожениться. И неважно, что он дракон, а она бывшая драконья доля. Совершенно неважно.
Есть законы и правила. И есть любовь, которая выше любого закона и сильнее драконьего пламени.
Джемма сбросила платье, которое еще хранило отпечаток
Прикрыв глаза, она вздохнула – потом поправила одну из складок пышной юбки и вышла в гостиную так, как прыгают в ледяную воду. Гилберт поднялся навстречу, и Джемма удивленно поняла, что всегда этого хотела: чтобы они смотрели друг на друга вот так, чтобы поехали в церковь и больше не расставались.
– Ты красивая, – сказал Гилберт и рассмеялся. Махнул рукой. – Нет, не умею я говорить комплименты. Никогда не было нужды, но… ты самая красивая, Джемма.
Джемма подошла к нему. Взяла за руку. Когда-то в другой жизни, в которой муж-садист избивал ее за то, что она была драконьей долей, Джемма вспоминала Гилберта – парня в белой рубашке, студенческой клетчатой безрукавке и джинсах, парня, который смотрел на нее так, словно она имела значение. Это воспоминание было тем, что помогало выжить.
Когда они вышли из гостиницы, то столицей окончательно завладели сумерки – густые, сиренево-золотые. Дорога до церкви заняла полчаса – Гилберт был за рулем, Джемма сидела рядом, смотрела в окно на проплывающий мимо город, и никто не произнес ни слова.
“Я твоя невеста”, – подумала она, когда автомобиль остановился на парковке рядом со старым храмом – сейчас, почти в темноте, он был похож не на создание рук людских, а на скалу, причудливо обтесанную дождями и ветром. Но вот за открытыми дверями мелькнули огоньки свечей, над головой Гилберта проплыли искры, и храм ожил – Джемма даже услышала далекое, едва различимое пение.
– Идем? – спросил Гилберт, взяв ее за руку. Молодой служка, дремавший за дверями с газетой в руке, встрепенулся при их появлении, поднял голову; “Срочно: Максимилиан Шелл сдался властям!” – прочла Джемма заголовок.
Можно ли считать справедливость свадебным подарком?
– Мы хотим пожениться, – сообщил Гилберт, протягивая служке крупные купюры и их с Джеммой паспорта. – Прямо сейчас.
Паренек оценил сумму, уважительно кивнул и ответил:
– Вы проходите, я сейчас позову отца Эрнесто.
Храм был похож на темную пещеру, едва озаренную светом – или утробу, из которой предстояло родиться новой жизни. Стоя рядом с Гилбертом и глядя на лица святых на иконах, которые выплывали из сумрака, словно из глубин сна, Джемма знала, что выйдет отсюда совсем другой.
Это было смертью и рождением заново. Это было тайной.
–
Гилберт негромко рассмеялся. Святой Хорхо, который поражал копьем змея на огромной иконе, выглядел так, словно не мог взять в толк, как это дракон смеет тут появляться. Джемма вспомнила, как Андреа разделся, чтобы показать спину без метки драконоборца, и ей сделалось тревожно.
Появился священник, торопливо поправляя красную ленту на груди, знак своей призванности к богу. Тоже молодой, чуть старше Гилберта, он выглядел по-настоящему изумленным.
– Действительно дракон, – сказал он, кивнув в сторону искр над головой Гилберта. – Тут нет защиты от огня, не спалите нас.
– Не спалю, – улыбнулся Гилберт. – Мы хотим пожениться, святой отец.
Священник вздохнул, собираясь с духом.
– Хорошо, – кивнул он, и Джемма растерянно поняла, что церемония уже началась, что служка сейчас заполняет брачные документы, что через несколько минут она станет женой того юноши, который однажды сказал, что ей нечего бояться. – Дети мои, ваше решение вступить в брак осознанное, принятое без давления и насилия, наполненное любовью, уважением и терпением?
– Да, – твердо ответил Гилберт, и Джемма откликнулась: – Да.
Святой Хорхо смотрел внимательно и твердо. Мир готов был сгореть в драконьем пламени.
– Тогда скажи мне, Гилберт Сомерсет. Берешь ли ты в жены эту женщину, Джемайму Эдисон, что перед тобой? Клянешься ли любить ее, оберегать и заботиться во всех горестях и разделять любое счастье, пока не разлучит вас Господь?
– Беру и клянусь, – к искрам над головой Гилберта присоединились новые. Драконий огонь озарял храм, и от этого света было не страшно, а тепло.
– Хорошо, – священник обернулся к Джемме и спросил: – Скажи мне теперь ты, Джемайма Эдисон. Берешь ли ты в мужья этого дракона, Гилберта Сомерсета, что перед тобой? Клянешься ли любить его, оберегать и заботиться во всех горестях и разделять любое счастье, пока не разлучит вас Господь?
– Беру и клянусь, – ответила Джемма. Когда в прошлый раз она говорила эти слова, то они затянули ее в ледяное смрадное болото. А теперь ей казалось, что она поднимается в небо на невидимых крыльях, и больше нет ничего, кроме бесчисленных звезд, надежды и нежности.
– Тогда властью, данной мне Господом нашим, я объявляю вас мужем и женой, – произнес священник, а потом добавил уже от себя: – Пусть Господь, который сосчитал звезды, волны и все дыхание мира, сделает дни ваши бесчисленными и наполненными любовью.
Джемма узнала эти слова: они были перефразированной молитвой святого Хорхо.
– Спасибо, – ответила она. – Пусть так и будет.
***
Когда Гилберт проснулся, Джемма еще спала. Золотой ободок кольца на ее безымянном пальце притягивал взгляд – Гилберт дотронулся до него и сказал себе: она моя жена. Джемма не проснулась – выбравшись из-под одеяла, Гилберт набросил на плечи халат и бесшумно вышел из спальни.