Дракон
Шрифт:
– Посмею, – сказала Соня с улыбкой, телефон (ура!) поддался и сдох. Поставив двойку Петрову, Соня вызвала к доске Машу Клячкину. Темноволосая девочка невысокого роста нехотя подошла к учительскому столу и стояла, молча ковыряя дыру в своих и без того разодранных джинсах.
– Маша, ты прочла роман?
– Да, – сказала та, глядя в пол.
– Какие у тебя остались впечатления?
– Нормально.
– Что «нормально»?
– Все.
«Боже мой! – подумала Соня. – Что мне с ними делать? Зачем все эти вопросы? Кому все это нужно?» Она тоскливо
– Перечисли основных персонажей.
– Ну, Раскольников.
– Еще.
– Старуха-процентщица.
– Еще.
– Свидригайлов.
– Ну можно я! – Митин изнемогал. Когда учительница кивнула, он тихо и застенчиво произнес:
– Соня-проститутка.
Класс захихикал: Митин был весьма доволен собой.
– Очень остроумно. – Соня решила, что пора разозлиться, но, к счастью для обеих сторон, запел звонок, предотвративший всякую расправу над Митиным. Звонок – особенная гордость директора – был музыкальный. Более фальшивого Моцарта Соне в жизни слышать не доводилось, даже телефоны, пискляво верещавшие арию Фигаро, уступали этому чуду современной техники. Соня знала Фигаро почти наизусть: они с Олегом часто ходили в театр; он –слушать оперы, она – смотреть на него. – Ну что ж, продолжим на следующем уроке, и убедительно прошу вас…
Соня не закончила фразы, поскольку слушателей у нее не было: весь класс помчался курить. Соня знала, что они курят. Директор тоже знал. Директору – пятьдесят, Соне – двадцать два. Он на них кричит, а ей по фигу. Ей вообще все по фигу… Она достала телефон и, не глядя на кнопки, набрала номер. В ответ послышались гудки. Она ждала до последнего, но ей никто не ответил. Она вздохнула и осмотрелась кругом. Белявский не пошел со всеми на перекур. Он сидел в классе и играл в змейку на своем телефоне. Соня подошла к нему и наклонилась к экрану.
– Ты что, не куришь? – Вопрос учительницы прозвучал как упрек.
– Неа. – Белявский лениво шарил по кнопкам.
– Интересно знать почему? – спросила Соня еще враждебнее.
– Ломает. – Белявский нажал на «сброс». – Че свое здоровье поганить? Пусть другие помирают, мне по херу. Ой, простите, – прибавил он без всякого выражения, не отрывая глаз от экрана. Соня пожала плечами и отвернулась.
II
«privet ty gde? otvet’ mne tseluyu S»
III
На русском дела пошли совсем из рук вон. Петров стоял у доски и безуспешно пытался отыскать подчинительный союз в сложносочиненном предложении. Слово «росистой» он подчеркнул пунктиром, а «неторопливо» – волнистой линией. Подлежащее и сказуемое были отделены запятой и разделены квадратными скобками. Разборы Петрову явно не удавались.
Соня мрачно посмотрела на доску и неожиданно для себя спросила:
– Петров, ты кем хочешь быть?
– Еще не знаю, – пожал плечами подросток, – Но явно не учителем: я себя достаточно уважаю, чтоб позволять кому не лень иметь себя за гроши.
Соня вздрогнула:
– Спасибо за откровенность.
– Расслабьтесь, я не вас имею в виду.
Петров
– Ну что ж, поговорим об этом лет через десять. Садись на место. Как всегда – два.
– За что? За правду? – Петров, как водится, искренне удивился.
– За правду тоже. Но в основном за разбор. – Соня с воинственным видом обозрела панораму сражения. – Кто еще готов побиться за правду?
Кристина Лосева неторопливо делала себе маникюр, но при Сониных словах она вдруг вскинула голову и прощебетала:
– Как вам не стыдно! Вы, взрослая и умная женщина, сидите по уши в дерьме и позволяете молокососам учить вас жизни! Да я вообще не врубаюсь, как, имея образование, можно здесь прозябать!
Глаза у Сони сузились, но она промолчала. «Сволочи, – подумала она про себя. – Я по уши в дерьме, это правда. А вы-то что?» Она опять взглянула на класс. На ум пришли типичные фразы из сочинений Лосевой: «Эта книга, очень интересная по своему содержанию, очень интересует нас потому, что ставит очень много интересных вопросов». Что-то в этом роде. Ноги красивые. Кофточка из «Mango». Соня проглотила слюну и сказала Лосевой вполне добродушно:
– Ну-ну, Кристина, все не так плохо. Есть места похуже этого – морг.
В ответ раздался громкий и глупый смех. «Si vis pacem, para bellum», –решила Соня и объявила контрольную. Она мстила им единственным доступным ей способом.
«На дощатой террасе под аккомпанемент виолончели веснушчатая Агриппина Саввична потчевала винегретом и другими яствами коллежского асессора Аполлона Филипповича», – злорадно диктовала она, готовясь выставить очередную порцию двоек.
IV
Длинные гудки доставали. Соня стояла у окна, смотрела на огромную вывеску «ПетерСтар» и монотонно щелкала пальцами по клавишам телефона. Обернувшись, она увидела, что за ней, по-видимому, с большим интересом наблюдает Маша Клячкина из 10-го «б».
– Хахалю звоните? – спросила Маша сочувственно.
Это было слишком:
– Клячкина, ты!.. Да как ты смеешь? Я тебе не подруга! Я учитель! Я…
– Да не переживайте вы так, – продолжала Маша невозмутимо. – Я с одним парнем тоже через это прошла: трезвонила на его гребаную мобилу, а этот хрен не брал трубку. И знаете, что я сделала?
– Что? – с живейшим интересом спросила Соня. Маша снисходительно пожала плечами:
– Послала в пень. Теперь встречаюсь с Пахой из сто восьмой. Хотите, покажу?
– Нет.
Но Маша все равно показала: покопавшись в своем большом рюкзаке, она достала голубой бумажник с красным сердечком и, раскрыв в нужном месте, протянула Софье Андреевне. Соня, у которой в кошельке лежал Курт Кобейн, завистливо уставилась на бритого балбеса в спортивной куртке. Он стоял среди зеленой травы в зенитовском шарфе и щурился от солнца.