Драконам слова не давали!
Шрифт:
Мы смотрим друг другу в глаза. Долго. Словно играем в гляделки.
– Ваш кофе! – вплывает с подносом прекрасная помощница Ксения, и я, проигрывая, отвожу взгляд. О, да. Она покачивает бёдрами. Как элитная куртизанка. Как богиня, сошедшая с Олимпа. Как…
– Не надо кофе, дорогая, – бархатно рычит Кристина Генриховна Овербек и поднимается со стула. – У господина Драконова изжога. Он съел слишком большой кусок. Боюсь, это смертельно. Ему грозит несварение.
– «Скорую»? – непонятливо хлопает ресницами длинноногая
– Морг и похоронное бюро, – кидает эта мегера и, подхватив свой ядовито-красный клатч, дефилирует к выходу. Бёдрами она крутит, наверное, даже получше, чем её преданная Санчо Панса. Почти у двери Кристина делает щелчок пальцами, выводя из ступора Ксению, и та неспешно плывёт за нею вслед. Профессионально. Даже чашечки не дрогнули, не звякнули.
Дверь мягко закрывается – и я остаюсь один. Замечательно. Первый раунд выигран.
Глава 3
Ника
Кристина Генриховна Овербек глушила водку, как заправский грузчик. Тупо напивалась. Бухала. Закладывала за воротник не морщась, словно воду святую пила. И только брезгливо искривленный рот да десятая сигарета в помаде говорили о степени её опьянённого бешенства. Сама Крыска в выражениях не стеснялась.
– Тварь. Мудак. Образина. Ублюдок. Ничтожество драконьего помёта! Чтоб тебе на собственном галстуке повеситься и носком подавиться!
Я с тоской смотрела на дно своей рюмки, делая вид, что пью. Морщила нос и думала, как это меня угораздило вот так попасться.
Когда госпожа бывший директор стремительно покидала свой кабинет, я не сообразила, что она в ярости: Крыска всегда передвигалась быстро и целеустремлённо.
Я с радостью упала ей на хвост, радуясь, что есть возможность стратегически ретироваться из впавшего в коллапс офиса, а заодно и по хозяйским нуждам прошвырнуться: бумага заканчивалась, принтеры требовали смены картриджей, средства ухода за окнами и полами сигналили, что их ресурсы на нуле. К тому же, используя служебное положение, собиралась втихаря пройтись по магазинам не корысти ради, а во благо всего коллектива: подобрать подарок на свадьбу нашей теперь бывшей директрисе.
Рано радовалась. Вместо того чтобы доехать, куда ей надо, а машину и шофёра отдать в моё безраздельное пользование, Крыска велела притормозить у ближайшего ресторана и приказала мне составить ей компанию.
Когда Кристина Генриховна говорит таким голосом, лучше ей не перечить. И вот поэтому я сижу напротив, заглядываю в почти полную рюмку и выслушиваю ругательства. Через раз – матерные. Догадаться, кто довёл её до такого состояния и в чью сторону сейчас бессильно мечет словесные какашки моя бывшая работодательница, нетрудно.
Спрашивать, чем же не угодил ей этот хладноглазый франт, перед которым она разве что в пояснице не прогибалась, я не решаюсь. Есть вероятность,
Крыску я лицезрела в разных состояниях. В таком – никогда.
– Мерзавец. Гондон. Паскуда. Негодяй, – не иссякает её красноречие, хотя речь замедляется, а глазки постепенно стекленеют. – Гнида позорная. Сучонок редкостный. Выпей лучше, Ника! – приказывает она мне, не прерывая бесконечный процесс восхваления морально-этических качеств нового хозяина.
Я снова прикасаюсь губами к краю рюмки, делая вид, что пью. Генриховна теряет ко мне интерес, погружаясь в пучину тяжёлых дум. Может, её отпустило наконец-то?
– Падла. Сволочь. Дрянь, – встрепенувшись, продолжает свой неистовый монолог. – Скотина. Паскуда. Гад чешуйчатый!
Я делаю знак официанту притормозить. Крыска требовательно щёлкает пальцами, подзывая его. Фигура с бабочкой на шее нерешительно топчется, но подходит: кто платит, тот и музыку заказывает – мудро расценивает этот продажный раб. Чувствую: скоро придётся выносить на себе пьяный труп. Вот за что мне это, а?..
– Что случилось-то? – осторожно пытаюсь попробовать на зуб ситуацию, а заодно графин с водкой отодвигаю. Может, получится.
– Ка-тас-тро-фа, – цедит сквозь зубы Крыска, слепо шаря рукой по столу. Я услужливо подсовываю ей сигареты. Она закуривает, пускает дым и поясняет: – Он покусился на самое святое!
Он что, изнасиловать её хотел?! Наверное, мои выпученные глаза и открытый рот настолько выразительны, что Генриховна даже сфокусировать взгляд на мне сумела.
– Дура! – злится она. – То святое давно тю-тю. Что там терять-то, господи, да с таким-то мужиком.
Она встряхивает головой, видимо, пытаясь поставить мозги на место: уж слишком они куда-то не туда поплыли под парами алкоголя. Я молчу, как мышь под веником. А то ещё и не то прилетит. Крыска давит окурок в пепельнице, водит им сосредоточенно, разбрасывая пепел по белоснежной скатерти. А затем поднимает на меня глаза. Не так-то в них и много мути. Сильна, мать, оказывается.
– Поклянись, что никому не расскажешь, – требует она, гипнотизируя взглядом.
– Даю слово, – лепечу, не в силах ей сопротивляться.
– Поклянись, – настаивает Генриховна, ввинчиваясь в мой мозг глазками-буравчиками.
– Клянусь! – выкрикиваю я как идиотка и мёртвой хваткой вцепляюсь в графин. Фиг я ей дам выпить ещё хоть рюмку. Агрессивная какая-то чересчур. И паранойя к тому же проснулась.
– Святое, – шепчет она мне в лицо, ложась грудью на стол,– это «Розовый Слон».
Если честно, я ничего не поняла. Она же сама продала агентство. Вручила, так сказать, своего святого «Слона» этому Дракону – преподнесла в коробочке с бантиком, а сейчас сидит и злится. Жалеет, что ли?.. Так поздно пить боржоми, что уж теперь.