Драконий пир

Лыжина Светлана

Сражение началась в четверг, и Влад, помнится, спросил своего слугу Войко, раз уж тот по рождению серб:

– Чем, по вашим поверьям, хорошо заниматься в четверг?

– По нашим поверьям? – не понял Войко.

– Каждый народ придумывает свои поверья о том, что хорошо делать в тот или иной день, – сказал Влад. – Эти поверья ещё называются приметами. И они появляются не просто так. Сейчас мы на твоей земле, поэтому я хочу знать здешние поверья. Хорошо ли сегодня биться с врагом?

– Прежняя Косовская битва была во вторник, – заметил серб. – Вот поистине плохой день! По приметам моего народа во вторник лучше ничего не начинать, чтобы не навлечь на себя беду [11] .

11

Предыдущая

битва на Косовом поле, упомянутая в книге, состоялась в 1389 году 15 июня, во вторник. Закончилась победой турок. После этого среди сербов укоренились суеверия, связанные со вторником как несчастливым днём.

– Но сегодня-то четверг [12] , – не отставал Влад. – Хорошо ли начинать битву сегодня?

– Четверг – хороший день, – ответил Войко.

– А для кого он хорош? – продолжал спрашивать Влад. – Он хорош для христиан? Если для них этот день благоприятен, значит, для султана неудачен?

– Я не знаю, – признался слуга.

– Значит, удача будет на стороне султана! – решил Влад. – Ведь это Мурат начинает дело. А треклятый Янош, который возглавляет крестоносцев, лишь принимает битву, ему навязанную.

12

Косовская битва 1448 года началась в четверг, а закончилась в субботу.

Вопреки расчётам Влада четверг оказался более благоприятным для крестоносцев, чем для турок. Янош атаковал турецкое войско, причинив весьма значительный урон, а на следующий день сумел пробиться почти до самого центра, где стоял султанский шатёр.

Влад находившийся в шатре, просил позволения у султана отлучиться, чтобы выйти наружу и посмотреть, что там делается, но султан снова ответил «нет», и это прозвучало ещё строже, чем прежде. Девятнадцатилетнему юнцу ничего не оставалось, кроме как стоять на месте и продолжать смотреть на шашечные фишки, расставленные на карте перед Муратом и показывавшие положение войск. Белыми обозначались турки, а чёрными – христиане.

Лишь спустя несколько лет Влад наконец понял, что султан старательно берёг своего подопечного и потому не отпускал от себя. Мурат не хотел, чтобы юнца, который должен был сесть на трон Эфлака, задела случайная стрела. Вот почему на позволение «поиграть с пленниками» тоже не стоило надеяться, даже если бы Янош Гуньяди и Владислав в самом деле попали в плен. Влад же, представляя себе эти честные поединки, проявлял полное незнание жизни.

А битва шла своим чередом. Сила крестоносцев иссякла, но пробиться к султанскому шатру они так и не смогли. Турки отбросили их, а затем Мурат, желая окончательно измотать противника, велел обстреливать христианский лагерь из пушек. Грохот орудий слышался всю ночь с пятницы на субботу, а в субботу турки начали сами наступать и смяли весь христианский лагерь. Лишь тогда, когда исход битвы стал ясен, султан вышел из шатра, сел на коня и, окружённый янычарами со всех сторон, поехал к месту затихавшего сражения, позволив Владу надеть доспех и ехать рядом.

Вокруг уже сгущались сумерки. Слева догорал розово-золотой закат. Впереди копошилась тёмная масса людей, чуть освещённая жёлтым пламенем горящих повозок христианского лагеря. Слышались крики, звон металла и всё тот же пушечный грохот, но теперь он раздавался совсем редко. Когда стреляли со стороны христиан, то среди поля боя на мгновение появлялся белый сполох, заметный даже издалека.

К Мурату подвели четверых знатных пленных, но тот, узнав, что среди них нет

Яноша, вытащил саблю из ножен и собственноручно зарубил всю четвёрку, сказав, что эти люди ему не нужны. Пожалуй, в тот вечер Влад впервые увидел, как турецкая сабля опускается на чью-то голову, и впервые увидел смерть так близко – в нескольких шагах от себя. Тем не менее девятнадцатилетний юнец даже не вздрогнул, когда Мурат вдруг начал избавляться от «ненужных» пленных. Смерть на поле боя казалась чем-то обыденным.

Битва закончилась тем же вечером победой турок, а утро воскресенья ознаменовалось благодарственной молитвой – войско султана возносило хвалу Аллаху.

Утро выдалось туманным, как часто бывает в октябре. От рек, окружавших поле с трёх сторон, пришла серая дымка.

Окутанные туманом воины-мусульмане, все как один смотревшие в сторону Мекки, на юго-восток, стояли на своих ковриках, воздевали руки, опускали, хором произносили суры из Корана, кланялись в пояс, распрямлялись, опускались на колени, падали ниц, снова распрямлялись, садились на пятки, затем снова падали ниц и опять распрямлялись. Султан совершал священные действия на виду у всех, на холме рядом с шатром, но Влад мог бы побиться об заклад, что из-за серой пелены задние ряды молящихся не видели своего господина.

Возле Мурата молились сановники. Здесь же, на холме, падали ниц, сгибались в поклонах и распрямлялись вездесущие дервиши, одетые в лохмотья и в высокие меховые колпаки шерстью внутрь.

Дервиши, являвшиеся чем-то вроде странствующих монахов, вызывали у Влада странное чувство. Сначала они ему нравились, потому что напоминали христианских монахов, но чем дольше Влад жил в Турции, тем больше понимал, что это сходство поверхностное. К тому же дервиши считали, что каждый христиан одержим демонами. Влад всё ждал, что один из дервишей укажет на него грязным пальцем и скажет «шайтан», и пусть такого ни разу не случалось, но юному христианину казалось неприятно, что дервишей привечали при султанском дворе – давали пищу и одаривали деньгами.

Когда султан направлялся в поход, все эти монахи шли следом, как прикормленные псы. Они воодушевляли турецких воинов на битвы, а в христианских землях ещё и громко поносили христианские армии, будто облаивали. Так было и во время недавней битвы – в турецком лагере раздавался лай и вой.

Сейчас Влад вместе с другими придворными христианами стоял в стороне и молча наблюдал за молитвой. Утренний холодок заставлял ежиться. Так и хотелось зевнуть, но разумный христианин при подобных обстоятельствах никогда этого не сделает.

Единственное, что можно было себе позволить, это посмотреть в сторону – на поле боя, почти скрытое туманом, где лежали тела людей, и лошадей, и даже верблюдов. Влад снова пожалел, что не смог наблюдать за сражением воочию. То немногое, что он разглядел вечером, не шло в счёт. Днём же Влад видел лишь белые и чёрные фишки, которые двигались по карте, расстеленной на ковре султанского шатра.

Наверное, эта карта до сих пор лежала там, в шатре, и фишки, подобно телам на поле, тоже оставались на вчерашних местах, ведь без приказа никто не стал бы трогать ни то ни другое.

Наконец, молитва окончилась, после чего Мурат сел на коня и проехал вдоль лагеря, устроив смотр войскам и одновременно желая явить себя людям. Приветственные кличи, громкие и раскатистые, сопровождали «великого и непобедимого» на протяжении всего пути.

По окончании смотра главнокомандующий призадумался, ведь ни Яноша Гуньяди, ни Владислава не оказалось среди пленных. Возможно, эти двое могли оказаться среди убитых, поэтому Мурат велел янычарам обшарить всё поле боя, то есть выискивать там христиан, одетых в богатую одежду и в дорогие латы. У этих христиан следовало отсекать головы, приносить на холм возле султанского шатра и складывать рядами.